Именно во время сеанса передачи я осознал, что ситуация изменилась самым неприятным образом. Внешне все проходило по-прежнему, но гиганты стали беспокойны, глаза их блуждали, стекленели, они заговаривались. Затем однажды утром один из них вдруг вспылил, взорвался гневной тирадой, заявляя, что никуда не поедет. Лиха беда начало! Таким образом возник прецедент. Спор во время сеанса оказался для гигантов вещью настолько небывалой, что они на время протрезвели. Друг мой Джарсум, например, явно очнулся. Он, правда, ничего не сказал, но сидел, молча сосредоточиваясь. Другой гигант выступил против бунтаря, хотя и не высказываясь в пользу оставления планеты, касаясь, в основном, его манеры спора. Первый кричал, что «это очевидно», что уходить — глупо. Джарсум сидел, погруженный в борьбу с собою. В спор вступил кто-то еще, и тут Джарсум тоже не выдержал, и его голос потонул в общей неразберихе разногласия.
И так вот, не по дням, а по часам, все на Шикаете разваливалось, дела шли через пень-колоду. Снаружи слышны были возбужденные голоса, как будто ссорились дети. Внутри сплошной беспорядок, обстановка не лучше. Присутствующие жестикулировали, перебивали друг друга, старались привлечь внимание к своим словам. Сформировались две фракции: первая призывала сохранять спокойствие, убежденность и мобилизовать внутренние силы; и вторая, из тех, которых «несло», возглавляемая Джарсумом — тот кричал, что «пусть они хоть весь космофлот сюда направят», а он все равно с места не сдвинется. Эта фракция одержала верх.
Пришлось вмешаться. Для этого я положил руку на Сигнатуру и использовал ее. Я сказал, что решившие остаться проявляют акт Непослушания, нарушая законы Канопуса.
Присутствующие разразились аргументами, пустились в рассуждения, утверждая, среди прочего, что, если они останутся, все получится гораздо лучше, ибо туземцами должен кто-то управлять, и не кто-нибудь пришлый, а они, знающие местные условия. И если Канопус предает туземцев, то они, гиганты, не желают в этом участвовать.
Я возразил, что если гиганты, даже часть из них, останутся, то план Канопуса окажется под угрозой. Что гиганты не смогут управлять, ибо лишены ресурсов — уже лишены. И их поведение лишний раз это доказывает. Однако они уже забыли, кем они были, вжились в новые манеры поведения.
Я указал на то, что неповиновение плану всегда и везде являлось первым проявлением дегенеративной болезни. Оглядевшись в поисках благородства и понимания, я таковых не обнаружил. Лица гигантов приобрели выражение строптивое, вздорное, глаза горели беспокойным огнем.
В спорах прошли и следующие дни.
Я со своей спрятанной Сигнатурой старался успевать везде. Неимоверных усилий стоило мне отправлять космофлоту Канопуса сообщения о ситуации, о том, что придется спорить, убеждать гигантов, а то и применять насилие. Отношение ко мне стало таким, что я опасался умышленного искажения сообщений до неузнаваемости, однако впоследствии выяснилось, что передача информации оказалась успешной. В большинстве городов, во всяком случае, поняли, что надвигается кризис и что приближаются звездолеты. Эвакуация прошла отнюдь не так гладко, как замышлялось. В каждом городе возникали споры, гиганты отказывались покидать планету, приходилось убеждать, уламывать, кое-где даже принуждать при помощи войск.
Конечно, сразу я обо всем этом узнать не мог, впоследствии мне пришлось реконструировать точную картину.
В Круге Джарсум возглавил группу, которая наотрез отказалась от эвакуации ценою полного самоотречения. Он и его единомышленники, разумеется, знали, что рискуют собою, своими душами, но все же решили остаться. В их числе была и та невероятно высокая белая гигантесса, отличавшаяся причудливой красой, а также ее отпрыски, блиставшие самым странным набором физических характеристик. Она мотивировала свое решение тем, что с такими физическими данными жизнь для нее ни на какой другой планете все равно невозможна.
Я спросил женщину, чем объясняется ее уверенность, указав на то, что в галактике уживаются самые разные существа. Но она просто заявила, что «знает» это. Она всю жизнь прожила чужой, среди существ, резко отличавшихся от нее.
Тем временем мы ожидали прибытия космолета. Не утихали и споры о том, какую информацию и в какой форме следует довести до аборигенов.
Гиганты относились к своим бывшим подопечным с какой — то нездоровой страстью, коренным образом отличающейся от прежней спокойной доброжелательности. То и дело передо мной возникали трагические маски Джарсума или какого-нибудь его соплеменника, безмолвно упрекавшие меня в черствости, жестокости, бесчувственности и так далее. Обсуждение любого практического вопроса постоянно прерывалось тяжкими вздохами, возведением очей к небу (потолку), невнятным укоризненным бормотанием. Несмотря на это, я смог обеспечить распространение среди туземцев ряда песен и историй, посвященных изменению ситуации. По городам северного полушария отправились гонцы с поручением рассказать представителям туземцев, что близится время испытаний, тягот и лишений и что им следует набраться терпения и ожидать дальнейших известий.
Гиганты должны были это сделать, и они это сделали. Туземцы привыкли видеть в них своих наставников. Но песни говорили о том, что гиганты покидают планету.
Распростерли они крылья, в небеса они взлетели,
Прочь несутся, нас оставив, наши верные друзья,
Наша верная опора.
Улетают, оставляют нас надолго, сиротливых,
Скорбь сдавила наши плечи…
И далее в том же духе.
Я, конечно, предпочел бы иную текстовку, но гиганты стремились устами туземцев выразить свое возмущение принудительной высылкой.
Я без спешки, осторожно продолжал налаживать контакты с туземцами. Интересно, что поначалу гиганты поддавались негативному влиянию легче, чем аборигены, которые этого влияния длительное время как будто бы и вовсе не замечали. Более сложная структура психики гигантов оказалась и более хрупкой. Это давало мне определенную фору во времени. Очевидна, однако, и сложность моей задачи: я должен был сообщить этим несчастным, что вследствие стечения обстоятельств, к которому они совершенно непричастны, обстоятельств, на которые они не могут оказать никакого влияния, эти бедняги превратятся в нечто меньшее, чем их собственные тени. И они должны это принять. А ведь они хуже гигантов подготовлены к восприятию дурных вестей. И чем более детальной, подробной была информация, тем больше я мог рассчитывать на ее искажение. Разум их готов был к искажению того, что я скажу, к переработке сказанного мною, по мотивам сказанного мною.
Ситуация, схожая, скажем, с той, когда кому-нибудь совершенно здоровому заявляют, что он вскоре станет идиотом, но, тем не менее, должен запомнить некоторые интересные факты, а именно (и далее следует длинный перечень).
Однажды утром примерно треть гигантов исчезла неизвестно куда. Оставшиеся послушно собрались к месту посадки космолетов, которые вскоре и появились. Несколько тысяч гигантов погрузились в три больших корабля, и вот уже в городе не осталось гигантов.
