— Нет, вы не сможете уговорить меня, спасибо, — произнесла она со всей строгостью. Но не ощущала в себе никакой строгости. На самом деле Джорджия была сбита с толку и возбуждена. Откровенно говоря, она думала, что у нее закружится голова даже от подъема на чердак. Голова кружилась, но не от высоты, а от длинных, сильных ног мужчины, поднимающегося по лестнице впереди нее.
В кухне они наполнили стаканы фруктовым чаем со льдом. Со стаканом и кипой бумаг в руках и страхом в груди она последовала за ним на чердак. Освободившись от вещей, они высунулись в окно, выходящее в сад.
Она надеялась, что одышка появилась у нее после подъема, а не оттого, что ее плечо прижалось к его мускулистой, твердой груди, а его рука, упирающаяся за ее плечами в оконную раму, находится так близко от нее.
В тот первый вечер, когда они танцевали после аукциона, она злилась на него. Сейчас она не злилась, только была неприятно удивлена чувствами, которые должны были давно умереть в ней.
— Вот лужайка, о которой вы говорили, верно? — спросил он и задел рукой ее плечо, указывая. Она еще больше напряглась.
— Да, думаю, это она, — подтвердила Джорджия и постаралась сосредоточиться на его руке, указывающей на скрытые конфигурации сада, его словах, объясняющих что-то, но не могла.
Она бездумно следила за его рукой, отмечая, какие у него сильные прямые пальцы, плотное запястье, крепкие мускулы. Манжеты завернуты, и она увидела мягкие коричневые волоски, выглядывавшие из-под рукава.
Кисть у него была обветренная, испещренная маленькими шрамами. То была рука не городского избалованного человека, а человека, знакомого с трудом, — настоящая мужская рука. У нее возникло внезапное желание ощутить ее прикосновение на своей коже, на груди...
— И что вы об этом думаете? Она взмахнула ресницами.
— О чем?
— О статуе. — Он выпрямился и перевел на нее глаза, находясь так близко, что она слышала его дыхание. — Вы не слушали меня, — мягко укорил он.
Она покачала головой и выдавила улыбку.
— Извините. Мыслями я была далеко. Так что вы сказали о статуе?
— Мне интересно, есть ли о ней какое-нибудь упоминание и где она должна стоять. На территории много разрушившихся статуй. Полагаю, мой дядя не имел представления, насколько они ценны, иначе он и их бы продал. Эта изображает девушку, соблазнительно задрапированную тонкой тканью. Я ее называю Афродитой, потому что она красивая.
Голос его затих, а взгляд проник в ее глаза. В странной сине-ледяной глубине его глаз что-то нашло отклик в отчаянно бьющемся сердце Джорджии.
Сейчас поцелует, подумала она. И действительно, его рука, та самая, которая так ее волновала, легко прикоснулась к мягкой, теплой коже у нее на горле и задержалась там.
— Как у тебя колотится сердце, — услышала она и почувствовала прикосновение пальца к пульсирующей жилке.
Она открыла глаза и увидела, как загораются и темнеют его зрачки, даже страшно стало. Он смотрит на нее с удивлением, подумала она. Потом он просунул руку под волосы ей на шею, провел по ним и притянул ее ближе, касаясь легким поцелуем губ.
Она запрокинула голову и издала слабый стон. Он шептал ее имя, прижимаясь к ее губам. Легкий ветерок его дыхания щекотал ей кожу, и, стоя на ватных ногах, она почти висела на нем. Он подхватил ее свободной рукой, твердо держа ладонь у нее на талии, и так прижал к себе, что она почувствовала, как у него поднимается и опускается грудная клетка, ощутила его плотные ноги и давление мужской плоти.
— Джорджия, — повторил он, потом его губы закрыли ей рот, и он проник в него глубоким поцелуем.
Внутри тела растеклось тепло, как от пламени, и растопило ее сопротивление, отметая все разумные представления о приличии и воздержанности. В его руках она была как пластилин, и, как скульптор, он лепил ее для своего тела и держал в плену ее губы, пока она не стала задыхаться. Наконец, когда она подумала, что погибнет от нехватки воздуха, он поднял голову, прижав ее лицо к своей груди так, что слышались удары его сердца, а щекой ощущались все выпуклости груди.
— Мэтт? — прошептала она.
— Ш-ш. Дай мне минуту, — хрипло попросил он, и его руки задвигались по ее спине, рассеянно поглаживая, лаская се, как ласкает грум больную лошадь.
Постепенно их дыхание выровнялось, он отстранился от нее и заглянул в глаза.
— Все в порядке? — мягко спросил он. Джорджия молча кивнула, все еще потрясенная силой пробудившихся чувств.
— Думаю, да, — ответила она, хотя ноги ее не держали. Она прислонилась к стене около мансардного окна, словно стараясь получить силу от прочного здания. Оно простояло лет двести здесь. Могло и ее подержать несколько минут!
— Я хотел сделать это еще в пятницу, — признался он. Его голос был странно напряженным, и она поняла, что ничего не закончилось. Поцелуй — это начало, первые пробные ноты, и их тела, словно оркестр, настраивались, готовясь к исполнению симфонии.
Она отвернулась и посмотрела вниз, на сад. Странно, но он не изменился за последние несколько минут, хотя ей казалось, что он должен выглядеть по-другому. В его центре должна появиться воронка от бомбы или нечто столь же значительное, указывающее на изменения в их отношениях.
— Я больше не позволю себе такого, — сообщила она срывающимся голосом. — У меня дети. Я должна подавать пример...
— Разве ты не имеешь права на собственную жизнь? — мягко спросил он.
Легкий ветерок из окна охладил щеки, которые пылали от его поцелуя. Она вздрогнула, обхватила себя руками, и он захлопнул окно, затем повернул ее лицом к себе.
— Джорджия? В чем дело?
Она покачала головой, сама не зная, что происходит. Ее тело хотело его, но разум, понемногу возвращавшийся к ней, вопил от страха.
— Пожалуйста... Мне не нравится чувствовать себя такой...
— Какой? Возбужденной?
У нее снова зарделись щеки.
— Не контролирующей себя, — поправила она стыдливо. — Ты и я одни здесь, где ничто не мешает, кроме паутины. Это пугает меня. — Почему она говорит это? От ужаса? Но не так уж она и напугана.
Он поднял руку и прижал к ее щеке нежным жестом, от которого ей захотелось зарыться в его ладонь и расплакаться.
— Не бойся. Я не обижу тебя.
— Я не это имею в виду. — Джорджия хотела объяснить, но не смогла. Она сама себя не понимала. — С тех пор как умер Брайен, я потратила несколько лет, чтобы наладить свою жизнь. Наконец-то справилась. Теперь же я чувствую угрозу, и мне это не нравится.
— Брайен? — нахмурившись, спросил он. — Конечно же, Брайен Бекетт! Вот откуда я тебя знаю.
Она со страхом взглянула на него, наблюдая, как его лицо озаряется воспоминаниями. Воспоминаниями и злостью.
— Ты была беременна. Он пригласил к себе домой всю нашу ораву без предупреждения, а ты лежала и отдыхала. Ребенок, думаю, это был Джо, спал, а тебе пришлось встать и готовиться к приему гостей. Он рассердился на тебя, потому что в доме не оказалось достаточно подходящих легких закусок и тоник был неохлажденным.
