— Хилтон, ты знаешь, где Бобби?
— Нет.
— Ты хочешь сказать, что служба безопасности «Сенснета» перестала за ним следить?
— Я говорю, что не знаю, Энджи. Это правда.
— Но ты мог бы выяснить, если бы захотел?
Снова пауза.
— Не знаю. Если бы и мог, то не уверен, что стал бы это делать.
— Спасибо. До свидания, Хилтон.
— До свидания, Энджи.
Той ночью она сидела в темноте, наблюдая за танцем блох на освещённом песке. Сидела и думала о Бригитте и её предостережении, о наркотике в кармане парки и о движке в аптечке. Думала о киберпространстве и о том печальном тюремном ощущении, какое она испытала с «Оно-Сендаи», ощущении, таком далёком от свободы лоа. Думала о снах незнакомки, о свивающихся в лабиринт коридорах, о приглушённых тонах древнего ковра… Старик, голова из драгоценных камней, напряжённое лицо с зеркалами вместо глаз… И голый, продуваемый ветрами пляж в темноте.
Другой пляж, не в Малибу.
И где-то в сумерках калифорнийского утра, за несколько часов до рассвета, среди коридоров, галерей, лиц, обрывков разговоров, которые она помнила лишь отчасти, проснувшись и увидев белый туман, окутавший окна хозяйской спальни, она вдруг поняла, что вырвала из сна что-то очень важное и унесла это важное с собой за границу яви.
Перекатившись на бок, порылась в ящике тумбочки. Нашла ручку «порше», подарок каких-то ассистентов, и нацарапала драгоценные буквы на глянцевой обложке итальянского журнала мод:
Т-Э
— Вызови Континьюити[7], — приказала она дому за третьей чашкой кофе.
— Здравствуй, Энджи, — сказал Континьюити.
— Была одна плёнка с орбиты, мы засняли её два года назад. Яхта бельгийца… — Она глотнула остывающий кофе. — Как называлось то место, куда он хотел меня отвезти? Робин тогда ещё решил, что это дешёвка.
— Фрисайд, — сказала экспертная система.
— Кто из наших там работал?
— Тэлли Ишэм записала на Фрисайде девять эпизодов.
— Для неё это была не дешёвка?
— Это было пятнадцать лет назад. В то время Фрисайд был в моде.
— Достань для меня эти эпизоды.
— Сделано.
— Пока.
— До свидания, Энджи.
Континьюити писал книгу. Энджи об этом рассказал Робин Ланье. Она спросила, о чём книга. Не в том дело, ответил он. Книга закукливается в саму себя и постоянно мутирует. Континьюити пишет её бесконечно. Она спросила «почему?», но Робин уже потерял интерес к разговору. Континьюити — ИскИн, а ИскИны всегда делают что-нибудь подобное.
Обращение к Континьюити стоило ей звонка от Свифта.
— Энджи, что касается этого физического…
— Разве ты ещё не составил расписание? Я хочу вернуться к работе. Сегодня утром я вызывала Континьюити. Подумываю о съёмке нескольких эпизодов на орбите. Собираюсь просмотреть кое-что из того, что делала Тэлли. Может, возникнут какие-нибудь идеи.
Молчание. Ей хотелось рассмеяться. Не так просто лишить Свифта дара речи.
— Ты уверена? Это замечательно, Энджи, но ты действительно этого хочешь?
— Мне гораздо лучше, Хилтон. Я чувствую себя просто прекрасно. Каникулы закончены. Пусть приедет Порфир уложить мне волосы перед тем, как я покажусь на люди.
— Знаешь, Энджи, — сказал Свифт, — это осчастливит всех нас.
— Вызови Порфира. Составь программу осмотра. Coup-poudre. Кто, Хилтон? Может, ты сам?
А ведь у него была такая возможность, подумалось ей полчаса спустя, когда она взад-вперёд вышагивала по укутанной туманом веранде. Её зависимость от наркотиков не угрожала «Сенснету», поскольку никак не отражалась на «продукции». Ведь никаких побочных эффектов не было. В противном случае «Сенснет» ни за что бы не позволил ей даже попробовать. «Модельные наркотики, — думала она. — Уж сам-то моделист знает, что в них». И никогда ей не скажет, даже если удастся с ним как-то связаться, в чём она сомневалась. Предположим, размышляла она, ведя ладонью по шершавой ржавчине перил, что это был не моделист. Что кто-то другой смоделировал молекулу в своих собственных целях.
— Твой парикмахер, — сказал дом.
Она вошла внутрь.
Порфир ждал, задрапированный складками мягкого джерси — последняя новинка парижского сезона. Его лицо, гладкое и спокойное, как полированное чёрное дерево, при виде её раскололось в радостной ухмылке.
— Мисси, — проворчал он, — ты выглядишь как самопальное дерьмо.
Энджи рассмеялась. С досадой хмыкнув, Порфир шагнул к ней, чтобы с наигранным отвращением запустить длинные пальцы в её шевелюру.
— Мисси была дурной девочкой! Порфир говорил ей, что это ужасные пилюли!
Энджи пришлось запрокинуть голову — Порфир был очень высок и, как она знала, невероятно силён. Этакая гончая на стероидах, как сказал про него однажды кто-то. Его безволосый череп являл собой неизвестную в природе симметрию.
— Как ты? — спросил он уже совсем другим тоном, нарочитое брио[8]отключилось, как будто кто-то повернул выключатель.
— Прекрасно.
— Больно было?
— Да. Больно.
— Знаешь, — сказал он, легонько касаясь её подбородка длинным пальцем, — никто никогда не понимал, что ты находишь в этом дерьме. Было такое впечатление, что оно даже улететь тебе не даёт.
— И не должно было. Это вроде как ты одновременно и здесь и там, только не нужно…
— Что-то чувствовать?
— Да.
Он медленно кивнул.
— Тогда это был действительно дрянной кайф.
— Чёрт с ним, — ответила Энджи. — Я вернулась.
Снова ухмылка.
— Пойдём помоем тебе голову.
— Я только вчера её мыла!
— Чем? Нет! Не говори мне! — Взмахами огромных ладоней Порфир погнал её к лестнице.
В выложенной белой плиткой ванной парикмахер втёр ей что-то в кожу головы.
— Ты в последнее время виделся с Робином?
Порфир уже промывал ей волосы холодной водой.
— Миста Ланье сейчас в Лондоне, мисси. Миста Ланье и я не разговаривать друг с другом в настоящее время. Сядь прямо.
Он поднял спинку кресла и обернул вокруг её шеи полотенце.
— Почему? — спросила она, настраиваясь выслушать последние слухи «Сенснета», что было у Порфира второй специальностью.
