Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
А ещё у нас обитал в общинном доме пришлый человек, дедушка Астин Дволфир. Только это было не имя его, а прозвище, означавшее просто «Ученик Близнецов». Он был жрецом, славившим Богов своей веры…
– У Праведных Небес свой замысел на каждого человека, – разогнал его мысли голос матери Кендарат. – Я вот с юности жила во славу Кан Милосердной и мечтала утверждать Её правду посохом странствий, выискивая среди далёких племён крылатые души, способные воспарить к истине. Однако мой народ верит, что путничать до конца дней можно лишь после того, как поставишь на ноги внуков. Раньше этот закон казался мне тягостной цепью, но с годами я поняла: сперва отдай долги родившим тебя, наживи собственной мудрости и сумей не растерять жара в душе, а без этого нечего и в дорогу пускаться. Может, и у вас есть обычай, требующий сперва утвердить себя в жизни и в каком-нибудь мирском промысле?
Иригойен подумал и ответил:
– Если верить ветхим книгам, что я однажды нашёл на чердаке храма, нечто подобное водилось у нас задолго до падения Камня. Тогда мы кочевали в степи, находя дорогу по звёздам. Как я понял, в то время избранниками Лунного Неба признавались бодрые разумом старики, уже завершившие дневные дела и вознаграждённые любовью людей. Потом первые шулхады стали строить по берегам Гарнаты города и богатые храмы. Тогда людям явил себя учитель веры, достигший старческого совершенства уже в молодые года. Его звали Сэднику… позже это имя стало у нас нарицательным для жреца. Говорят, дикие птицы клевали крошки у него прямо из рук. Он никогда не обнимал женщину, потому что женщина ничего не могла добавить к его совершенству, и его мудрость не была плодом, вызревшим на ветке долгой жизни: его устами с младенчества вещало Лунное Небо. Удивительно ли, что Сэднику сперва взашей выгоняли из храмов, а потом начали ему подражать, и этот обычай держался до эпохи холода и отчаяния. Теперь сыновья жрецов всего чаще служат в храмах вместе с отцами, после чего занимают их место, ведь они наследники тех, что когда-то становились для людей кострами в ночи.
Мать Кендарат слезла с ослика и повела его в поводу, чтобы размять ноги.
– В молодости я могла шагать сутками напролёт… А теперь! – пожаловалась она. – Что бы я только делала без тебя, Серый!
Мягкая мордочка тотчас ткнулась ей в ладонь. Счастлив тот, чей питомец так доверчиво ищет хозяйскую руку, подумалось Волкодаву.
Божья странница между тем всё не отставала от халисунца:
– Так тебя отправили обратно к хлебным печам из-за того, что ты не сын жреца?
– Нет, конечно. – Иригойен грустно улыбнулся. – Мой отец в конце концов согласился меня отпустить, видя, что я слагаю гимны всё-таки охотнее, чем пеку винные бабы. Он даже дал мне денег, потому что никто не может стать учеником жреца, не пожертвовав на украшение храма… – Молодой халисунец вздохнул, помолчал и продолжил: – Я со всех ног побежал к своему сэднику, держа в руках кошелёк, но судьбе было угодно, чтобы кратчайший путь к храму пролёг через невольничий торг. Там как раз приковывали к общей цепи рабов, купленных в Самоцветные горы. Хозяин каравана бывал у нас в доме, и я подошёл к нему поздороваться. Почтенный Ксоо как раз беседовал с двоими чужестранцами в выцветших походных одеждах: правый рукав красный, левый – зелёный. Они хотели идти вместе с караваном, под защитой вооружённых надсмотрщиков. «Мы творим подвиг ради Богов», – сказал один из них. «Мы ищем единоверцев, – сказал второй. – И выкупаем их из неволи». – «Да чем же вы заплатите хозяевам рудников? – рассмеялся торговец. – У них в сокровищнице рубины побольше ваших голов и каменные деревья, сочащиеся янтарём…» Что ответили ему чужестранцы, я уже не слыхал, потому что кругом меня всё расплылось, как ватрушка в непрогретой печи. Я впервые подумал, что в Самоцветных горах надрываются и гибнут чтящие Лунное Небо. А в нашем храме весь свод выложен был синими плитками, и каждая стоила больше, чем отцу удавалось выручить за день. И между плитками сияли звёзды, выполненные из самого чистого серебра, Луну же представлял золотой диск, ценный не столько золотом, сколько дивной чеканкой, запечатлевшей каждую крапинку и морщинку Её лика…
– Самоцветные горы воистину называют язвой и посрамлением этого мира, – тихо проговорила мать Кендарат. – Людей затягивает туда, как в бездонную прорву, на муки и смерть. Многим кажется, что лучше сразу на виселицу, чем попасть в такой караван.
Волкодав молча смотрел себе под ноги. Лицо у него было деревянное.
– В тот день я до храма так и не дошёл, – сказал Иригойен. – Я вспоминал отчаяние в глазах кандальников, и священство, к которому я так стремился примкнуть, всё больше казалось мне ленивым, сытым и самодовольным. Как они не поймут, что Мать с радостью продаст несколько бусин со Своего платья, дабы спасти сыновей? Я стал пропадать на торгу, разведывая, сколько стоят рабы и слышал ли кто-то о выкупленных. Потом набрался духу и обратился к учителям…
– Могу себе представить… – пробормотала мать Кен дарат.
Иригойен кивнул:
– Ты всё верно поняла, госпожа. Мне сказали: грех роптать на звёздные свитки, испещрённые непостижимыми письменами судеб. Уж не вздумал ли ты печься о правнуках тех, кого некогда повергло оружие Халисуна? И потом, сэднику не распоряжаются храмовыми сокровищами, они лишь хранят их по воле дарителей, будь то бедная вдова или полководец, взявший добычу. Если эти богатства и будут однажды пущены в оборот, то по знамению Лунного Неба, а не по воле дурного юнца, возжелавшего себе славы.
Переспорить жреца, подумал Волкодав. Когда речь шла о безнадёжной затее, сегваны предлагали вычерпать море, венны – натаскать воды решетом, арранты – переспорить жреца.
– Но когда я вышел оттуда, чувствуя себя циновкой на пороге отхожего места, – продолжал Иригойен, – ко мне подошла женщина с медной серьгой домашней рабыни. «У меня есть сын, добрый мальчик, никому не делавший зла, – сказала она. – Нашему милостивому господину было угодно продать его в рудники, куда отправляют разбойников и убийц. Вот, я скопила немного денег, не знаю, хватит ли их…» Я добавил её горстку монет к тем, что дал мне отец, но заплатить караванщику не смог всё равно. Тогда я пошёл сам по себе. – Иригойен покаянно развёл руками и улыбнулся. – Когда подоспели разбойники, отнимать у меня было почти нечего.
Волкодаву сразу захотелось узнать имя сына рабыни, проданного в халисунской столице, но он не знал, как об этом спросить, и так ничего и не сказал. Ладно, успеется. Битва, в которой его или Иригойена вполне могут убить, произойдёт ещё не сегодня.
Волкодав почти уже решил, что Тайлар Хум, занятый делами целого войска, подзабыл о десятке деревенских стрелков, однако ошибся. У справного полководца вся рать действует как единое тело. Правая рука, левая рука, ноги, уши, глаза. И сердце, знающее, где сейчас каждый его палец. И на что этот палец способен.
До озера Трон оставалось два дневных перехода. Волкодав кормил Мыша остатками хлеба, когда к матери Кендарат, седлавшей своего ослика, подбежал гонец.
– Госпожа, – поклонился он женщине. – Вот слово комадара. Он хочет, чтобы ты встала среди лекарей и возвращала в свиток жизни имена тех, кого поразит оружие недругов.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
