— Для того в обсерватории и существует Берлинз. В этом заключается его уникальный дар. Он вызывает споры. В результате дело движется вперед.
— Тут другое. Он не собирался вызывать подобный спор.
— Да, другое. Спор совсем о другом.
Ким внимательно посмотрела на Ломакса:
— Что ты собираешься делать?
— Сначала я должен еще кое-что разузнать.
— Например?
— Ну, проверить результаты в банке данных.
Все результаты записывались, распечатывались и хранились в банке данных.
— Но как ты сможешь попасть в банк данных, чтобы Берлинз не узнал?
Доступ к банку данных, кроме Берлинза, имели всего несколько человек.
— Карточка доступа есть у Родригеса.
— Тебе придется расписаться.
— Ну и хорошо — распишусь.
Ким пожала плечами.
— Давай пойдем сейчас, — предложила она. — Я с тобой.
— К Фахосу?
— К Фаллосу.
Фахос был самым большим телескопом и располагался на самой высокой точке горы. Фахосом его назвали в честь одного покойного астронома, но Ким неизменно называла группу купольных телескопов Пенисами, а Фахос именовала не иначе как Фаллосом.
У Фахоса была отдельная стоянка, и некоторые астрономы перемещались между служебными помещениями на машинах, хотя здания разделяло всего несколько сотен ярдов. Была еще тропинка, петляющая между горами и соснами. Ломакс очень любил ходить по ней.
Солнце уже припекало, стоянка была наполовину заполнена. Они пересекли ее и только начали карабкаться по тропинке, как из лаборатории неожиданно появилась Джулия с бумагами в руках. Она заметила Ким и Ломакса и, не останавливаясь, помахала им рукой. Ломакс позволил себе бросить на Джулию мимолетный взгляд. Она шла уверенной походкой, легкий ветерок трепал ее волосы и платье.
Джулия, идущая навстречу в развевающемся платье, еще появится в фантазиях Ломакса. Его уже беспокоили содержание, яркость и частота этих фантазий.
— Почему бы не попросить ее дать тебе ключ? — спросила Ким.
— Потому что у нее нет ключа.
— Она смогла бы взять его у Берлинза, а он бы ничего и не узнал.
— Он повсюду ходит с ним.
— Ты хочешь сказать, Берлинз берет ключ с собой в ванную?
— Может быть.
Ломакс едва не споткнулся.
— Судя по всему, тебя приводит в бешенство то, как Евгений и Добермен пускают слюни, глядя на нее? — спросила Ким.
Она была права. Это действительно приводило Ломакса в бешенство. В качестве приветствия Евгений в своей умильной русской манере целовал руку Джулии. Ломакс пил кофе и делал вид, что ничего не замечает, хотя на самом деле внутри у него все клокотало — казалось, молекулы души готовы вырваться наружу.
— Боже, ты бы видел себя сегодня, когда Евгений обсасывал ее пальцы.
— Обычная манера русских, — отвечал Ломакс, рассерженный словами Ким.
Ему хотелось спросить: неужели Евгений не просто целовал руку Джулии, а на самом деле обсасывал ее пальцы?
Подъем был высоким, и сейчас они карабкались между узкими скалами. Ким пыхтела, потела и не могла говорить, пока подъем не кончился. Тропинку усеяли иглы от растущих по обеим сторонам сосен, здесь стоял сумрак, и жара усиливала головокружительный аромат. Наконец перед ними открылся вид на долину.
— Итак, — продолжила Ким, отдышавшись, — Джулия уже позволяет тебе сосать свои пальцы?
— Нет, — уныло отвечал он.
— Все еще в конце очереди, да?
— Какой такой чертовой очереди?
Теперь они шли по ковру из сосновых иголок, Ломакс немного впереди. Мокрые волосы Ким прилипли к голове. Спереди на блузке появились круги пота.
— Просто я не хочу, чтобы ты страдал из-за… куклы Барби, — сказала она.
— Какой очереди?
— Ломакс, пойми, ты здесь не единственный мужчина, который интересуется ею.
Ломакс открыл было рот, но промолчал.
— Однако я считаю, что Добермен — всего лишь хвастун.
Ломакс споткнулся о корень дерева.
— На самом деле она и не смотрит на него, — продолжила Ким. — Все это не больше чем фантазии.
— А что он рассказывает?
— Что и обычно. Всегдашнее Доберменово бахвальство.
Ломакс никогда не верил, что россказни Добермена могут быть правдой. Однако до сих пор он находил их весьма комичными.
Ломакс и Ким завернули за угол, и перед ними выросли купола телескопов.
— Лучше постучаться, иначе можем застать Родригеса наедине с его любимым инструментом, — предупредила Ким.
Каждую свободную минуту Родригес увлеченно возился с оборудованием на Фахосе. Ким пыталась убедить всех, что Родригес даже спит со своим телескопом.
— Понимаешь, — вещала Ким, вступая через дверь с надписью «Посторонним вход воспрещен» в спокойную прохладу, — это происходит из-за страха Родригеса перед своей сексуальной неполноценностью. Родригес считает собственный пенис…
На несколько мгновений голос Ким исчез за дверью с двойной мембраной.
— …другой пенис, который находится высоко над землей, поднимается каждую ночь и, образно говоря, извергается в глубокий космос. Сейчас. А в детстве Родригес почти определенно…
Ломакс миновал следующую мембрану.
— …попытка разрешить свои детские сексуальные трудности во взрослой жизни. Однако, выбрав телескоп в качестве партнера, он едва ли достигнет успеха. В результате…
Они попали внутрь купола, акустика изменилась, и Ким продолжила шепотом:
— В результате — он безумен. Неизлечим.
Посреди сверкающего металла, стекла и чудовищных колес телескопа показалась спина Родригеса.
— Привет, Родригес! — весело поздоровалась Ким.
Родригес не повернулся, но его лицо появилось над балконом, высоко над ними. Внизу гид читал туристам лекцию. Дети уставились на них сквозь прозрачный балкон. Ломакс попытался вжаться в стену, однако Ким специально встала так, чтобы ее было хорошо видно отовсюду, и улыбнулась.
Гид продолжал:
— Возможно, вы думаете, что астрономы каждую ночь сидят около телескопов. В таком случае вы далеки от истины. Довольно редко астрономам доводится бросить взгляд сквозь глаз телескопа, и для этого они забираются в особую клетку. Она как раз над нами…
Все посмотрели наверх. Никто не увидел там никакого глаза.
— Однако астроном, скажем, в Англии или на Гавайях, может заказать время наблюдения и сверить результаты, полученные в его собственной лаборатории, через компьютер…
