– Пошел к черту, – сказал я и тут же почувствовав, как кто-то крепко схватил меня за голову сзади, не давая дернуться.
Я завел руку за голову и наткнулся на узловатую ладонь с удивительно толстым запястьем. Эта рука повернула мое лицо вбок. Благодаря этому я увидел, кто меня держит, – мужчина помоложе мнимого репортера и одетый так же, как он, за тем исключением, что свитер был зеленым, а цепи золотыми. Он был на голову ниже меня, но в два раза шире и сильнее.
Парень с камерой сделал еще одну фотографию и проверил результат на заднем экранчике.
– Господи, надеюсь, это не лучший ваш ракурс, – сказал он. – Разверни его, Луи.
Луи пошевелил запястьем и развернул меня на сто восемьдесят градусов, словно мы танцевали кадриль.
Парень с фотокамерой снял меня еще раз.
– По-моему, достаточно, – сказал он. – Благодарю вас, Виктор, за тесное сотрудничество.
Луи меня отпустил. Я потряс головой, поправил пиджак, стараясь хоть немного восстановить чувство собственного достоинства.
– Что происходит? – полюбопытствовал я.
– Мы с Луи пришли, чтобы передать сообщение.
– От кого, от мэра?
– От мэра? С какой стати мэр будет передавать сообщение такому, как вы?
– Ради своего приятеля Брэдли. Чтобы мы не занимались делом Терезы Уэллмен.
Парень с фотоаппаратом печально приподнял бровь и покачал головой.
– Разве дело не в этом? – спросил я.
– К несчастью для вас, нет, – ответил он. – Нас послал не городской совет. Но позвольте мне кое-что передать вам, Виктор. Если мэр тоже вами недоволен, возможно, вам придется в корне изменить свою судьбу. Нет, у нас сообщение для вашего приятеля Чарли.
– Чарли?
– Да, Чарли. Для Грека Чарли. А вот и само сообщение. Вы скажете этому лысому куску дерьма, что мы не забыли, как он нас продал, когда последний раз сел в тюрьму. Для нас пятнадцать лет – всего лишь мгновение. Передайте: если он покажется в этом городе, я лично оторву ему башку, и наплевать на картину.
– Оторвем ему башку, – подтвердил Луи голосом тихим и хриплым, как хруст костей под ногами.
– Мы уже подобрали ему болото. Он поймет. Скажите, что он будет гадить клюквой до скончания веков.
– Клюквой, – сказал Луи.
– Еще передайте Чарли: где бы он ни был сейчас, пусть улепетывает сломя голову, потому что мы вызвали нашего друга из Аллентауна.
– Вашего друга из Аллентауна? – переспросил я.
– Из Аллентауна, – кивнул Луи.
– Чарли знает, о ком мы говорим, – сказал человек с фотокамерой. – Знает достаточно, чтобы принять это всерьез.
– Кто вы такие, ребята?
– Меня зовут Фред. Чарли меня помнит, потому что я тот парень, от которого он удирал пятнадцать лет назад. А вы, Виктор, уясните себе следующее. Если появится Чарли, вам тоже не поздоровится.
– Почему вы думаете, что я представляю этого Чарли?
– Вы утверждаете, что не знакомы с ним?
– Я просто говорю, что…
Фред толкнул меня в грудь. Я отступил и упал, потому что Луи, согнувшись пополам, стоял за моей спиной. Я не попадался на эту уловку с младших классов школы.
– Вы болван, – сказал Фред, стоя над моим распростертым телом. – Новости про вас, Чарли и эту картину передают по всем телеканалам.
Я остался лежать, а они бок о бок направились к Уолнат-авеню. Полежав немного, я сел, вытянув ноги и опираясь на руки.
– Эй, ребята! – крикнул я.
Фред и Луи повернулись как по команде. В своей одинаковой одежде они были похожи на облагороженных танцоров хип-хопа.
– Зачем вам фотографии?
Фред сделал несколько шагов вперед.
– Для нашего друга из Аллентауна, – сказал он. – После того, что как-то раз случилось в западной Филадельфии, он приказал нам делать фотографии. Это избавляет от ошибки. Он очень дотошный, наш друг из Аллентауна.
– Почему-то это меня не утешает, – признался я.
Фред не солгал, я действительно оказался болваном: историю Чарли передавали по всем телеканалам.
Глава 9
Я пропустил первую волну вечерних новостных программ. Когда я в одиннадцать часов включил телевизор, по всем трем федеральным каналам передавали историю украденной картины. На каждом канале распинался собственный корреспондент – на фоне здания фонда Рандольфа, фотографии самой картины (молодой Рембрандт с длинным носом и острыми глазами, в смешной шляпе), старых полицейских снимков Чарли Калакоса и кадров, на которых я цветисто объяснял прессе подробности одного из моих прошлых дел.
И все это в самое удобное время для охотника за славой, каковым я, с бесстыдной откровенностью говоря, являюсь, но в самое неудобное время для адвоката, стремящегося сохранить в тайне некоторые переговоры. Что и доказал телефонный звонок.
– Карл, ты меня достал, – сказал Слокум.
– Это не я.
– Во-первых, утром мне позвонил какой-то нервный адвокат, представляющий фонд Рандольфа, – все твердил о каком-то пропавшем Рембрандте. Потом позвонила разгневанная помощница федерального прокурора Хатэуэй и пожаловалась на внезапное давление начальства из-за этой самой картины. И как ни странно, в обоих разговорах упоминалось твое имя.
– Да, я имею к этому кое-какое отношение.
– Было нелегко успокоить Хатэуэй. Берегись ее, Виктор, с ней шутки плохи. Но я с ней поладил, да, поладил, и только собрался договориться о встрече, как ты все испортил. Какого черта ты все разболтал прессе? Тебе нужно посильней на нее надавить?
– Разболтал не я.
– Ты не разговаривал с прессой?
– Нет, не разговаривал.
– Но ты обожаешь выступать перед публикой.
– Это правда, но на сей раз я воздержался. Кроме того, все, с кем я разговаривал, понимают, что в их интересах хранить договоренности в тайне.
– Очевидно, не все.
– Так мы встречаемся, чтобы договориться о сделке, или нет?
– Не сейчас. Хатэуэй позвонила и сказала, что сейчас сделка будет выглядеть как подкуп правосудия с помощью украденного произведения искусства.
– Что на самом деле будет правдой.
– Естественно. За маленьким исключением. Если договариваются за закрытыми дверями – это одно, а если сообщение о договоренности появляется в теленовостях – совсем другое. Тебе нужно было держать все в секрете.
– Я так и делал.
– Так кто же сболтнул лишнее?
– Не знаю. Этот фонд Рандольфа – осиное гнездо, где каждый преследует собственные интересы. Там есть одна старушка, которая не участвовала в переговорах, но я не сомневаюсь, что она знает здание как свои пять пальцев. Наверняка она нашла удобное местечко и все подслушала. К тому же наша подруга в офисе федерального прокурора могла слить информацию прессе, чтобы не допустить сделку.
