— А что будет, если за домом все-таки следят? — Глаза Коула за толстыми линзами казались больше.
— Прямо сразу они внутрь не полезут. Во-первых, им ведь неизвестно наверняка, тут я или нет…
— То есть к нам может кто-то вломиться? — у Коула задрожал голос.
Краем глаза уловив движение, Каган обернулся к Мередит. Она стянула с малыша ползунки, и он, поджав ножки к животу и сделавшись еще беззащитнее, задрыгал руками и захныкал.
— Никто не вломится — если только не услышат плач.
— Я делаю что могу, — отрезала Мередит. — Да еще и не видно ничего с ночником.
— Нет-нет, я не в этом смысле, — поспешно извинился Каган. — Простите, пожалуйста.
— То есть? — Мередит посмотрела удивленно.
— Получилось, как будто я это в упрек. Я не хотел. Недовольства, судя по всему, на вас и без меня вылили достаточно. А для малыша вы и так делаете что можете.
Она окинула его удивленным взглядом, будто видела в первый раз. Однако ее вниманием тут же завладел извивающийся на полотенце малыш, и Мередит потянула за липучки подгузника.
Коул по-прежнему стоял на кухне, даже с места не двинулся.
«Надо его занять», — подумал Каган.
Отцепив крошечный микрофон, спрятанный под привешенными к замку молнии билетами на подъемник, он сунул его на самое дно кармана штанов, где шелестящая подкладка заглушит любые голоса. Потом вытащил из-под куртки передатчик и вручил Коулу.
— Это что?
Любопытство в голосе мешалось с настороженностью.
Каган вынул наушник и, вытерев об штаны, тоже передал мальчику.
— Система двусторонней радиосвязи. Вот это передатчик, а это наушник. На крышке передатчика — переключатель «вкл-выкл». С одного бока регулятор громкости, с другого — настройка частоты. В видеоигры играешь?
— Конечно…
Коул даже растерялся от неожиданного перехода. Разве есть люди, которые не играют?
— Тогда у тебя должно хорошо получаться делать несколько дел сразу. Когда будешь следить за улицей из окна, приложи приемник к уху и слушай, переключая частоты на передатчике. Может, наткнешься на тот канал, по которому общаются мои преследователи. И тогда мы перехватим их переговоры.
Коул рассматривал загадочные штуковины.
— Сделай вид, что слушаешь айпод, — подсказал Каган.
— Да. Айпод. — Мальчик повертел приборы в руках и кивнул. — Справлюсь.
Решение придало ему храбрости, и он, припадая на одну ногу, двинулся в гостиную.
На протяжении всего инструктажа Каган спиной чувствовал на себе взгляд Мередит.
Потом малыш заерзал, и она сняла подгузник.
— Мальчик… Всего четыре-пять недель от роду, кажется.
— В точку. Пять недель, — похвалил Каган. — Чуть-чуть бы ему подзадержаться, и стал бы родителям отличным рождественским подарком.
Мередит бросила мокрый подгузник в мусорное ведро под раковиной.
— Совсем забыла, какие они в этом возрасте крохи. Смотрите, у него родимое пятно на левой пятке. На розу похоже.
— Дитя мира.
— Что?
Каган осекся, сообразив, что сболтнул лишнего.
— Разве не так зовут малышей, появившихся на свет под Рождество? Как в хорале поется: «На земле мир, в человеках благоволение». Выспренне, однако настроение и по сей день то же.
И снова Мередит посмотрела на него долгим, изучающим взглядом. А потом переключилась на малыша.
— И к тому же он не англо.
— Англо? — переспросил Каган.
— Местное прозвище белых. Правда, на латино или на индейца тоже не похож. Кожа коричного оттенка. Скорее…
— Ближневосточный тип.
Каган встал, пошатнувшись. Затем, усилием удержавшись на ногах, он дошел до мойки и осторожно выглянул в окно, чуть отодвинув занавеску.
— У меня нет таких больших булавок, чтобы заколоть подгузник, — спохватилась Мередит.
Морщась от боли, Каган скинул парку с оттягивающим правый карман пистолетом. Когда Мередит забирала малыша, полы куртки она, видимо, не задела, иначе почувствовала бы, что там лежит. Он положил парку на кухонный стол, стараясь не стукнуть пистолетом о поверхность, чтобы не вызвать лишних вопросов.
— Есть широкая изолента?
— Изолента? Да, точно — ее можно вместо булавок. Но как вы додумались?
— У изоленты уйма разных применений. Где она у вас?
— Нижний ящик, слева от мойки. Недавно труба подтекала, купили.
Каган вытащил рулончик изоленты, оторвал два куска и скрепил на бедрах малыша края полотенца, которые придерживала Мередит. Потом, оторвав еще несколько полосок, подлиннее, повесил их на край рабочего стола.
— Нет, столько мне не понадобится, — покачала головой Мередит.
— Это для другого.
Повернувшись спиной, он расстегнул и осторожно снял рубашку. Незачем пугать Мередит русскими тюремными наколками.
Несмотря на испарину, Кагана пробирал озноб. В тусклом свете ночника он худо-бедно убедился, что пуля прошла через левое плечо навылет. Рана распухла, однако, судя по всему, ни артерия, ни кость не задеты.
«Что ж, ложка меда в бочке дегтя, тоже хорошо, — подумал он, собираясь с духом. — Все получится, ты сможешь», — уговаривал Каган себя, превозмогая боль.
Мередит, стоявшая за спиной, видимо, разглядела наконец рану.
— Что с вами стряслось?
Каган не ответил.
— Это?.. Боже, это ведь от пули? В вас стреляли?
— Когда я спасал малыша.
Борясь с головокружением, Каган наклонился над раковиной и стал промывать рану.
— У вас найдется аптечка? — От теплой воды драло немилосердно, однако Каган старался не морщиться.
Мередит застыла в прострации.
— Аптечка? — Она в ошеломлении, видимо, даже самые обычные слова позабыла. — Аптечка… В том ящике, повыше.
В аптечке, к радости Кагана, обнаружился крем-антибиотик, и агент начал осторожно намазывать рану, одновременно поглядывая в окно сквозь щель в занавесках. По-прежнему шел снег. Каган скользнул взглядом по деревьям в палисаднике и дальше, на улицу за койотовой изгородью. Ни души.
«Может, обойдется…» — понадеялся он.
Обязательно.
Рядом с раковиной висела сухая тряпка. Закусив губу, Каган прижал сложенную ткань к ране и полосками изоленты закрепил на плече. На лбу выступил пот, но спецагент продолжал туго обматывать компресс изолентой в несколько слоев, чтобы получилась давящая повязка. Закончив, подождал, не просочится ли кровь.
