Она устроила все так, чтобы родители приехали на ужин в субботу и переночевали перед тем, как утром возвращаться на ферму. Они приехали на машине, полной подарков; всякий хлам для дома, вяленое мясо куду (винторогой антилопы), которую отец подстрелил на ферме, книги ее детства, надписанная ею Библия, приз за участие в соревнованиях по плаванию, альбом о балете. Она посмеялась над этими памятными сувенирами, но втайне была довольна.
Вечером они вчетвером сидели на веранде. Беседа в основном шла о доме и школе. Отцу Энни хотелось узнать подробности судьбы тех проектов, в которых он когда-то участвовал как директор школы: новые учебные корпуса, расширение игровых полей, новый директорский дом. После ужина, когда заговорили о друзьях семьи, которых Майкл не знал, беседа потеряла для него смысл. Какое-то время он слушал общую болтовню, а потом, сославшись на усталость, отправился спать.
— Скажи, ты счастлива в роли замужней женщины? — спросил ее отец. — У тебя все ладится?
Она старалась не смотреть ему в глаза.
— Конечно. Все совершенно иначе. Этот дом, это место, все…
— Но ты счастлива? — упорствовал он.
Тогда вмешалась мать.
— Ну конечно же счастлива. Просто все для нее по-другому. По-новому.
— Прости, — сказал отец, улыбаясь. — Я только хотел понять, все ли в порядке. Мне небезразлична жизнь моей девочки. В этом нет ничего предосудительного.
Он натолкнулся на неприязненный пристальный взгляд жены и отвел глаза в сторону.
— Прости, милая. Я не хочу ничего выпытывать. Наша семья теперь стала такой крошечной… Ты — наша самая большая драгоценность… — Он умолк. Воцарилась тишина.
Отец сложил руки на коленях, мать рассматривала потолок. Сидя рядом, Энни склонилась к отцу и обняла его.
— Если что-нибудь будет не так, я тотчас вам об этом сообщу, — заверила она. — Не волнуйтесь. Обещаю, что все расскажу.
Спустя несколько недель после этого посещения Майклу предстояло сопровождать школьную команду в Булавайо на соревнования по регби. Никогда прежде она не ездила с ним на такие мероприятия, но оставаться в субботу одной было невыносимо, и она попросила Майкла взять ее с собой. До города они ехали молча; она решила, что Майкл думает о предстоящей игре, которую, как он заявил, они наверняка проиграют, поэтому она оставила всякие попытки занять его беседой. Приехав в школу, где проводились соревнования, он поставил машину на стоянку под палисандровым деревом и не терпящим возражений тоном сказал:
— Я уверен, что тебе будет скучно. Ты же знаешь, тут только регби.
В его словах чувствовалось негодование. Ему кажется, что я навязываюсь, думала она. Мне не следовало приезжать сюда.
— Я знаю, — ответила она беспечно. — Но даже в регби бывают интересные моменты.
Он пожал плечами, открывая дверцу, чтобы выйти.
— Только когда знаешь правила. — Пауза. — А ты, разве ты их знаешь?
Она улыбнулась.
— Некоторые. Оффсайд. Блокировка. И тому подобное.
Он вышел из автомобиля.
— Можешь посидеть на трибуне, если тебя это устроит. Там места для зрителей.
Трибуна представляла собой маленькое, шаткое возвышение под высаженными в ряд деревьями возле игрового поля. Энни предполагала смотреть игру вместе с ним, сидя рядом — это было основной причиной ее приезда, — а где же тогда будет он? Неужели он уйдет? Прибыл автобус с мальчиками, и юные регбисты высыпали гурьбой, а потом все направились в раздевалку. Майкл шел с ними, находясь в центре восхищенных взглядов. Она слышала, как он смеялся над тем, что сказал один из мальчиков, и как он похлопал по плечу в знак одобрения другого; исключительный случай.
Всю игру он сидел на корточках у края поля, что-то выкрикивая своей команде, подгоняя их. Во время перерыва между таймами он мельком взглянул на нее и нерешительно помахал рукой, но это было единственный раз. Она старалась сосредоточиться на игре, чтобы впоследствии суметь сказать ему хоть что-то, но ничего не понимала. Она решила, что его команда проигрывает, поскольку большую часть времени мяч находился на стороне противника, но у нее не было ни малейшего понятия о том, какой счет.
В конце матча она спустилась с трибуны и направилась к тому месту, где он стоял вместе с небольшой группой преподавателей из школы. Увидев ее приближение, он нахмурился и отошел от коллег.
— Ну, как тебе? — спросил он с безучастным видом. — Понравилось?
— Да, жаль только, что мы проиграли. Мальчики очень старались.
Он фыркнул.
— Мы не проиграли. Мы выиграли.
Она насупилась.
— Мне казалось, что я начала все понимать. Ты уверен, что мы выиграли?
— Разумеется. — Он взглянул на часы, а потом, через плечо, на других мужчин.
— Уже пора возвращаться назад? — поинтересовалась она. — А что, если нам поужинать в Булавайо? Можно было бы посмотреть кино в «Принцах». Интересно, что здесь идет.
Он потупил взгляд.
— Ну… знаешь, я предполагал обсудить игру… — Майкл указал в сторону коллег. — Посидеть недолго в пабе. А ты… ты могла бы навестить Маршаллов или кого-нибудь еще. Они наверняка дома. Как обычно.
У нее перехватило дыхание.
— Ты надолго? — спросила она.
Его лицо посветлело.
— Нет. Может, на час. Или около того.
Она почувствовала, как внутри закипает гнев, и, пока говорила, у нее сжималось горло.
— Как мне узнать, когда зайти за тобой?
Он подумал немного.
— У меня есть идея. Поезжай домой сама, как появится желание. Так будет проще всего, правда? Я вернусь с Джеком или с кем-нибудь еще.
Он смотрел на нее с надеждой. Несколько секунд она колебалась, поскольку понимала, что вот-вот он станет агрессивным. Оно того не стоило, даже если она сумеет ему противостоять.
— Хорошо. Пусть будет так, раз тебе хочется.
Он походил на школьника, получившего разрешение гулять целый день.
Наклонившись вперед, он легонько взял ее за плечи и поцеловал. Она почувствовала на своей щеке его плотно сомкнутые губы; бесстрастные; едва уловимый запах крема для бритья; вялое прикосновение рук через ткань платья. А за спиной Майкла качались от легкого дуновения теплого ветра макушки деревьев и резвились мальчики в ярких футболках.
Она вернулась к автомобилю. Долго возилась с замком, пока не открыла дверцу; руки дрожали, дыхание стало прерывистым, но она сдерживала слезы, ибо знала: дай им волю, и они хлынут потоком. Он уже собрался уходить и не видит ее, но вокруг много людей. Она посмотрела, как мальчики бросали друг в друга мячом, и поняла, что ненавидит их. Грубые, агрессивные, неотесанные; от них исходило то, что для нее было неприятно физически. Она не представляла себе, как эти подростки могут быть для кого-то желанными, хотя знала, что есть женщины, которые считают иначе. В ее глазах они были вульгарными, таящими в себе опасность животными, дикарями.
