— Ладно, не болтай, — устало отмахнулся Шедьяков, протискивая свою массивную тушу через узкий проход между дежуркой и турникетом. — Отгуляю, тогда поговорим.
— Ага, знаю я тебя, хохла. Зажмешь, как в прошлый раз, — фыркнул плоскомордый седой вертухай в мятой форме, в отличие от томящихся в камерах зеков, всю свою сознательную жизнь совершенно добровольно проторчавший в питерском следственном изоляторе, успевшем за минувшие годы сменить не только адрес, но и название.
— Андреич, не звезди, — беззлобно оскалился Шедьяков. — Сказал — проставлюсь, значит — преставлюсь. Мое слово — кремень! Ну, давай… На хера мне здесь прохлаждаться, я уже целых пять минут как в отпуске!
Кивнув ветерану, прапор взялся за отполированную тысячами ладоней дверную ручку и потянул ее на себя. Обитая листовым железом обшарпанная зеленая дверь, растянув пружину, со скрипом отворилась. С улицы повеяло свежей прохладой и горьковатым запахом сосен. Изолятор, некоторое время назад переехав в здание бывшей женской тюрьмы, сейчас находился на окраине Питера, в конце длинной дороги-тупика, окруженного редким лесом и дачными постройками.
— Слышь, Колян… — словно раздумывая, сказал вдогонку дежурный. — Ты, это… Поосторожней там, понял? В зеркальце заднего вида время от времени поглядывай. А то как бы чего не случилось.
— Что? — Шедьяков остановился в проеме, — Ты о чем говоришь, Андреич?! Не пойму я…
— Слыхал про побег Алтайца? — сдвинув кудлатые седые брови к переносице, серьезно напомнил вертухай. — Его мясники четырех вооруженных автоматами ментов прямо в зале суда положили. Он — зверь, Коля. Злопамятный. А ты его, помнится, си-ильно обидел. Такие подонки, как Алтаец, никогда не забывают и не прощают. Так что я бы на твоем месте был начеку.
— Андреич, я что, пальцем деланный?! — осклабился Шедьяков, скорчив кривую мину. — Скольких ублюдков я отхерачил за десять лет службы, скольких инвалидами и кастратами сделал — и, как видишь, стою перед тобой живой и здоровый! Так что лажа это все…
— Я так думаю: если Алтаец действительно решит тебе отомстить, то валить тебя в открытую не станет, — не унимался старый вертухай, затягиваясь коротким чинариком и щурясь от едкого дыма. — Слишком просто и неинтересно. Он попытается придумать что-нибудь оригинальное, потешить свое тщеславие и напомнить о той ночке, когда ты его уделал по полной программе…
— Батя, я тя умоляю! Отлезь! Пусть только сунется падло, враз ноги повыдергаю! — бойко отмахнулся Шедьяков, покидая здание. Но, сев за руль своего старенького бежевого «жигуля» и выехав за ворота СИЗО, он почувствовал, как по его широкой потной спине пробежал предательский холодок.
А что, если седой волчара прав и униженный бандитский авторитет действительно попытается получить кровавый должок, да еще с процентами?
Нет, вряд ли он решится на такое… Ему сейчас, после бойни в суде, нужно вообще сидеть тише воды, ниже травы. В конце концов, почти всех, кто попадает в изолятор, мутузят вертухай, и бывалый уголовник относится к этому философски.
Нет, не решится…
Вздохнув полной грудью, Шедьяков потянулся к бардачку, порылся в его содержимом, в котором черт ногу сломит, вытащил кассету со старыми песнями своего любимого Александра Розенбаума и, вставив в болтающийся под панелью отечественный магнитофон, нажал на кнопку. Из натужно хрипящих динамиков у забрызганного грязью заднего стекла «жигулей» раздались аккорды песни, известной, наверное, всему мужскому населению России старше тридцати: «Любить — так любить, гулять — так гулять, стрелять — так стрелять…»
Включив четвертую скорость и прибавив газу, Шедьяков, напевая под нос знакомые с юности слова, бросил дребезжащую «копейку» вперед, по прямой как лента, но разбитой асфальтовой дороге, к виднеющемуся вдали военному научно-производственному объединению «Трансмаш».
В цехах этого закрытого предприятия еще десять лет назад производили и испытывали на расположенном рядом полигоне гордость Советской Армии — танки Т-72. Где теперь эта армия, эти танки и эта гордость? — со знакомым многим бывшим «совкам» сожалением в очередной раз подумал старший прапорщик Шедьяков.
Проорали! Продали! Пропили, жиды, в Беловежской пуще! И швырнули то, что ос талось от великой державы, на растерзание всяким там маклерам-брокерам и таким гребаным ублюдкам, как Алтаец…
Нет, правильно он его отхерачил, правильно!, Жаль только, не до смерти!
Ворон
— Майор Орлов, Федеральная служба безопасности, — сухим, казенным голосом представился Ворон.
— Простите за нанесенный ущерб, но я должен был убедиться, что в машине, на заднем сиденье, действительно никого нет, — объяснил ситуацию «майор».
— Что вам от меня нужно? — на удивление быстро взяв себя в руки и гордо вздернув напудренный носик, с вызовом спросила Диана.
— Сейчас скажу, — кивнул Ворон, пряча удостоверение и мельком оглядываясь по сторонам. Вокруг, как и следовало ожидать, было тихо и пустынно. — Только давайте для начала уберем машины с проезда. Вдруг кто-нибудь решит заехать во двор. Садитесь за руль, я сдам задним ходом и остановлюсь вон там, под деревом.
А вы можете парковать машину на своем обычном месте, у подъезда. Потом я предлагаю вам немного пообщаться. Можем прогуляться тут рядом, можем поговорить у меня в машине…
Заметив настороженно сверкнувший взгляд танцовщицы, Ворон чуть улыбнулся.
— Я не собираюсь вас похищать или насиловать. Не уполномочен. Разговор у нас с вами, Диана, пойдет о Германе Иванько и о той нехорошей ситуации, в которую он попал, отчасти благодаря вашей красоте и сексапильности.
— Я не понимаю, о чем вы… — суетливо запротестовала девушка, стараясь не смотреть Ворону в глаза. — Какая еще ситуация и при чем здесь я?!
— Вам известна такая организация — фонд «Наследие»?
Ворон внимательно наблюдал за реакцией Дианы и был удовлетворен ее явным замешательством. Все шло по намеченному сценарию, точь-в-точь.
— Ну разумеется… Значит, со скуки не умрем. По крайней мере, в ближайшие минут пятнадцать. Давайте для начала отгоним машины, а потом, я надеюсь, у нас еще будет время для обстоятельного обсуждения этой увлекательной и серьезной темы. Прошу вас, садитесь за руль и, ради бога, не вспоминайте про заднюю скорость и не делайте попыток удрать от меня. Во-первых, не выйдет, а во-вторых — не в ваших интересах, поверьте.
Ворон вернулся к своему модернизованному, с учетом жестких профессиональных требований, автомобилю. Тот, кроме укрепленных бамперов, форсированного мотора, тайника для оружия и скрытого люка в днище, обладал еще рядом неоценимых в экстремальных ситуациях достоинств. Сергей, отъехав назад во двор, дал возможность Диане поставить четырехколесную букашку на площадку перед подъездом.
Вышел из «восьмерки», не вынимая руки из кармана, нажатием кнопки на брелке бесшумно включил сигнализацию, закурил. Терпеливо дождался танцовщицу» которая, запарковав машину, огляделась по сторонам и осторожным, неторопливым шагом, словно по тонкому льду, вернулась к «эфэсбэшнику», молча остановившись в нескольких шагах поодаль.
