я должна…
Но не успела я прыгнуть в воду, как вдруг Туман резко изменил направление и стремительно понесся в сторону берега. И я, уже ничего не соображая, босиком понеслась за ним следом.
Из-за острых камней, которыми был усеян берег, ступни взрывались болью, но она мало меня беспокоила. Все мысли были только о том, что нечто очень быстро выносило мою девочку из воды, и я должна была ей помочь.
Должна была. Ей еще можно было помочь. Еще можно было…
За какие-то секунды я миновала склон, внизу показалась небольшая бухта, где мы раньше играли с дочкой, и мой взгляд тут же прикипел к телу крохи, лежащему меж двух валунов. И она… О, Хозяйка Туманов… Ее кожа была мертвенно-бледной на фоне черных камней.
— ЛЕЙЛА! — срывая горло, закричала я и помчалась вниз.
Держись, кроха… Умоляю, держись!
— Лейла!
Пробежав по ледяной воде, я склонилась над телом дочери, не справляясь с разрывающим телом ужасом.
— О, пожалуйста… — всхлипнула я, кладя ладонь на ее ледяную щеку. — Нет, умоляю…
Внутри стало так больно, что захотелось завыть, и я обхватила ее крошечное тельце руками и прижала к своей груди, понятия не имея что делать. Слезы брызнули из глаз, и я стиснула ее крепче.
— Умоляю, — разрыдалась я. — Пожалуйста…
И вдруг… Вдруг я почувствовала еле уловимый выдох. Лейла! Лейла дышала!
Меня вдруг накрыло облегчением такой силы, что по коже побежали мурашки, и я разрыдалась лишь сильнее.
— Спасибо! — выдавливала я меж сжимающих горло спазмов, благодаря сама не зная кого. — Спасибо!
Мой взгляд сам собой устремился к бескрайнему горизонту, где клубился Туман, и на мгновение мне привиделось, что оттуда, будучи по грудь в воде, на нас с Лейлой смотрел красивый беловолосый юноша. Не веря своим глазам, я моргнула, и видение тут же исчезло.
Похоже страх окончательно помутил мой рассудок. Ну, и пусть! Главное, что Лейла была жива.
Сквозь лавину эмоций, наконец, проступил разум, и до меня с опозданием дошло, что кроха могла заболеть, если оставить ее в мокрой одежде.
Ругая себя за невнимательность, я торопливо опустила Лейлу себе на колени, стащила с себя тунику, оставшись лишь в полупрозрачной нижней рубашке, и завернула в нее дочку.
Лейла не приходила в себя, но дыхание ее было ровным. Это одновременно и пугало, и успокаивало. Ей нужна была горячая ванна, теплая одежда и еда. А еще желательно целитель. Я не прощу себя, если она заболеет.
— Сейчас, кроха… Все будет в порядке. Все будет хорошо, — пробормотала я, подхватывая ее на руки. — С тобой все будет хорошо.
И только я хотела встать, что бы сломя голову понестись в замок, как вдруг…
— Что ты с ней сделала?! — раздался совсем рядом угрожающий голос Келленвайна.
Я не ответила. У меня просто не было сил на эти пустые споры. Мне нужно было отнести Лейлу в тепло — вот, что я знала. А все остальное для меня сейчас не имело значения.
Поджав губы, я поднялась на неожиданно трясущихся ногах, но стоило мне бросить взгляд в сторону ярла, как по мне пробежала волна бушующей злости.
Ведь он был не один. За его спиной с той самой отвратительно-притворной улыбкой стояла Катарина.
— Мой ярл, я же говорила… — печально пробормотала она, одаряя меня полным торжества взглядом. — Госпожа Абигайль сгубила собственную дочь… Совсем обезумела…
— Не сгубила, — процедила я, крепче прижимая к себе кроху и уничтожающе глядя на Катарину. — Ты ее не сгубила! Она жива!
Лишь на краткий миг брови змеюки дернулись от неожиданности и досады, но она тут же овладела собой.
— Как вы смеете! Я люблю Лейлу всем…
— Да, правда что ли?! — прошипела я. — И поэтому подослала к ней нянек, которые били ее розгами?! Поэтому натравила на нее псов?! Поэтому чуть не утопила?! Ты…
Но меня прервал звук обнажившегося меча, который вдруг устремился в мою сторону. С потемневшим от гнева лицом и ставшими почти черными от бешенства глазами, Келленвайн наставил на меня острие и утробно прорычал:
— Еще одно лживое слово, Абигайль, и я тебя прикончу.
В мне вспыхнули возмущение и обида, но тут я увидела ухмылку Катарины, и все мои эмоции тут же смела огненная лавина ярости, которая вылилась из самого сердца.
Мужчины! Как же я ненавижу мужчин! Этот идиот наставил на меня меч, когда несостоявшаяся убийца его дочери стояла прямо за его спиной! Он ненавидел Абигайль, винил ее в смерти своей возлюбленной, и за этим не видел дальше собственного носа! Тупой кретин! Жалкий ублюдок!
— Вы были бы довольны, мой ярл, не так ли? — глядя на Келленвайна исподлобья, процедила я. — Были бы довольны, если бы Лейла погибла, а я вместе с ней.
Я обняла дочь и отступила от них на шаг.
Во взгляде ярла забурлили опасные эмоции.
— Отдай мне Лейлу, — потребовал он, пронзая меня взглядом.
— Не раньше, чем ты отрубишь голову своей суке! — не выдержав, закричала я.
Эмоции накатывали на меня цунами и бушевали внутри штормом. Я не справлялась с ними. Они топили меня и утягивали вниз, в свои опасные глубины.
— Она ведь твоя дочь! Твоя дочь, мерзкий ты ублюдок! Она не виновата в нашей свадьбе! Она вообще не просила рождаться на свет!
Перед глазами вдруг вспыхнула спина уходящего отца. На нем был модный пиджак и блестящие черные лоферы.
И это болезненное воспоминание лишь подогрело мою ярость.
Ненавижу мужчин! НЕНАВИЖУ!
— Ты никогда не хотел, что бы она рождалась! Вот, и отлично! Вали на свою войну! Уходи! Вперед! Больше ты нас не увидишь!
На лице Келленвайна играли желваки, и от него самого исходила такая злость, что умный человек бы заткнулся. Но я не могла молчать.
— Что ты стоишь?! — кричала я, едва ли понимая, что по моим щекам катились слезы. — Иди нахрен к черту! ИДИ К ЧЕРТУ!
— Мой ярл, она не в себе, вам пора уезжать, я позабочусь о ней… — пролепетала Катарина, обхватывая его руку.
— Да, мой ярл! — выкрикнула я со смешком. — Вам пора!
Кажется, у меня снова начиналась истерика. И лишь крошечное тельце Лейлы не давало мне окончательно потерять над собой контроль.
Келленвайн медленно опустил меч и пригвоздил меня к месту мрачным взглядом.
— Поговорим, когда я вернусь. Надеюсь, к этому времени рассудок к тебе вернется. Катарина, позаботься о Лейле.
Да, сейчас! Я скорее руку себе откушу, чем подпущу эту змею к дочери!
Прижимая к себе Лейлу, я смотрела на удаляющийся силуэт Келленвайна, и едва мы с Катариной остались вдвоем, прошипела:
— Тронешь
