и наделал долгов, думал попытать счастия в игре, не повезло, и у меня на шее пятнадцать тысяч долга.
Адмиральша ахнула при этой цифре.
— Кто ж их заплатит?..
— Разумеется, не отец… Он ведь предпочтет видеть меня скорей в гробу, чем заплатить за сына. Скаред он… Но у меня есть выход… Я женюсь на богатой.
— На ком?
— На одной вдове… купчихе… И старше меня.
— Фи, Леня! Купчиха! Какой mauvais genre…[19] Ветлугин — на купчихе! Отец не позволит!
— Разбирать нечего, маменька. Или пулю в лоб, или женитьба. Я предпочитаю последнее… Позволит ли отец, или нет, мне теперь все равно… Мне надо выпутаться… Но пока я еще не богат, выручите меня. Понимаете ли, мне нужно тысячу двести рублей не позже завтрашнего дня… Я бросался повсюду и наконец приехал к вам. На вас, маменька, последняя надежда… Дайте ваш фермуар[20], я его заложу… После свадьбы выкуплю.
— Леня, голубчик. А если отец узнает?
— Отец узнает? Что ж, вам лучше видеть меня под судом за растрату?
— Что ты, что ты, Леня?.. Как тебе не стыдно так говорить? Бери фермуар, если он может спасти тебя от позора, мои мальчик!
Сын бросился целовать руки матери и через четверть часа ушел, оставив мать в смятении и горе.
Никандр проводил молодого Ветлугина и почтительно вручил ему все свои сбережения.
— Завтра буду в одиннадцать часов! — проговорил Леонид, уходя.
— Слушаю-с, Леонид Алексеич… Быть может, папенька за ночь и «отойдут»! — прибавил Никандр, желая подбодрить молодого Ветлугина.
Но эти ободряющие слова не утешили Леонида. Он с каким-то тупым страхом виноватого животного думал о завтрашнем объяснении с грозным адмиралом.
XV
За ночь адмирал «не отошел» и вышел к кофе мрачный и суровый. Выражение какой-то спокойной жестокости не сходило с его лица.
Отправляясь на обычную прогулку, адмирал сказал Никандру:
— Если без меня приедет Леонид Алексеич — пусть подождет.
Он вернулся ранее обыкновенного и тотчас же спросил:
— Он здесь?
— Никак нет. Еще не приезжали!
Все в доме уже знали, что с Леонидом случилась большая беда и что он выходит из полка. Адмиральша с трепетом ожидала свидания Леонида с отцом. Анна не смыкала всю ночь глаз и теперь сидела у себя в комнате, печальная, предчувствуя нечто страшное. Она знала непомерное самолюбие отца и понимала, как должен быть он оскорблен и отставкой сына и, главное, этой невозможной, позорной женитьбой. Одна только Вера, по-видимому, довольно равнодушно относилась ко всей этой истории и думала, что жениться на богатой купчихе далеко не преступление.
Наконец, в одиннадцать часов приехал Леонид. Он был в своем блестящем мундире очень красив. Лицо его, бледное и взволнованное, выражало испуг. Глаза глядели растерянно.
— Ну, докладывай, Никандр, — проговорил он и хотел было улыбнуться, но вместо улыбки лицо его как-то болезненно искривилось.
Через минуту он входил в кабинет. Адмиральша в слезах послала ему из столовой благословение. Мрачный Никандр перекрестился.
При виде этого красавца сына адмирал вздрогнул и побледнел. Ненавистью и презрением дышало его жестокое лицо.
Он не обратил внимания на поклон сына и сказал:
— Затвори двери на ключ!
Когда Леонид затворил, адмирал глухим голосом, точно что-то перехватывало ему горло, продолжал:
— Подойди ближе.
Леонид приблизился.
— Остановись и отвечай на вопросы.
Он примолк на минуту и спросил:
— Правда, что тебя выгоняют из полка за долги?
— Правда, папенька.
— Только за это?
— За это.
— Лжешь, подлец! Вчера мне все рассказал твои полковой командир.
Леонид в ужасе замер.
Адмирал продолжал допрос.
— Правда ли, что ты, носящий фамилию Ветлугина, взял деньги у бедной швеи, с которой был в связи, и не отдал ей денег, так что она принуждена была жаловаться командиру полка?
— Правда, — чуть слышно прошептал Леонид.
— Правда ли, что ты дал подложный вексель, подписанный чужим именем?
— Правда! — прошептал Леонид. — Но я уплатил по этому векселю.
— Правда ли, наконец, что ты собираешься жениться на богатой вдове купца Поликарпова, бывшей содержанке князя Андросова?
— Да! — отвечал бледный как смерть Леонид.
— И после всего этого ты еще живешь на свете, — ты, опозоривший честное имя Ветлугиных? — продолжал адмирал хриплым шепотом.
Леонид молчал в тупом отчаянии.
— Послушай… Мертвые срама не имут. Если ты боишься, я тебе помогу… Хочешь? Пиши записку, что ты застрелился… Смерть лучше позорной жизни… Пистолет у меня есть…
Адмирал проговорил эти слова с ужасающим спокойствием, и в тоне его голоса как будто даже звучала примирительная нота.
Панический страх обуял Леонида при этом жестоком предложении. Он бросился к ногам отца и стал молить о пощаде.
Тогда произошла ужасная сцена. Адмирал моментально превратился в бешеного зверя.
— Так ты не хочешь, подлец?! — заревел он и, вскочив с кресла, стал топтать ногами распростертого сына.
И когда тот, наконец, поднялся, адмирал начал бить кулаками красивое, когда-то счастливое, смеющееся лицо Леонида. Его тупая, безответная покорность, казалось, усиливала ярость адмирала. Он был невыразимо отвратителен в эти минуты, этот деспот-зверь, не знавший пощады.
Отчаянный стук Анны в двери несколько отрезвил бешеного адмирала.
— Гадина!! Ты мне больше не сын! — крикнул он, задыхаясь.
— А вы мне больше не отец! — в каком-то отчаянии позора отвечал Леонид и выбежал из комнаты, избитый и окровавленный.
Анна рыдала, а бедная мать была в истерике.
С тех пор имя Леонида Ветлугина никогда не упоминалось при адмирале. Его как будто не существовало.
Он женился на бывшей содержанке, уехал с ней за границу, года в два промотал женино состояние и, вернувшись один в Россию, жил где-то в глуши. Мать и Анна тайком от отца помогали ему. Вскоре Леонид заболел чахоткой и, почти умирающий, написал отцу письмо с просьбой о прощении, но адмирал не ответил на письмо сына.
Месяцев шесть спустя, адмиральша однажды пришла к мужу и, рыдая, сказала, что Леонид скончался.
— И слава богу! — сурово промолвил отец.
XVI
Старый адмирал, недовольно и скептически относившийся к освободительному движению шестидесятых годов, грозившему, по его мнению, разными бедами, в то же время, по какому-то странному противоречию, не смотрел неприязненно, по примеру большинства помещиков, на крестьянскую реформу. Твердо веровавший в дворянские традиции, считавший «благородство происхождения» необходимым качеством порядочного человека, гордившийся древностью дворянского рода, Ветлугин никогда не был завзятым крепостником и, как помещик, был довольно милостивый и, по тем временам, даже представлял исключение.
Он отдал в пользование всю помещичью землю крестьянам и брал с них самый незначительный оброк, причем часто прощал недоимки, если староста, выбранный
