не без торжественности прибавил:
— Посылаю вас в крейсерство на Север…
— Слушаю-с, ваше превосходительство! — далеко не весело ответил капитан.
— Цель назначения…
Адмирал, верно, вспомнил наказ адмиральши не особенно много говорить и знал, что инструкция прислана из морского министерства, и надо только переписать ее. И, не докончив объяснения, продолжал:
— Прошу пожаловать сегодня ко мне обедать, Алексей Иваныч… Вы получите инструкцию, и я вам объясню, что надо… Верно, надоело отстаиваться на якоре?
Алексей Иваныч должен был сказать, что надоело…
Адмирал заметил, что он и раньше бы послал Алексея Ивановича, но надобно было ждать нового старшего офицера.
С Артемьевым адмирал еще не сказал ни слова. Он только пожал ему руку при встрече.
И теперь он любопытно взглядывал на него, стоявшего в нескольких шагах на мостике, как распорядителя «аврала», и на лице адмирала, казалось, было что-то смущенное и нерешительное.
Но приказание «адмиральши» разнести Артемьева было категорическое, и добродушие адмирала не смело спорить против привычного послушания.
Вдобавок он вспомнил, что «умница Бетси» высказала весьма основательные причины высшего соображения, требующие строгого выговора начальника эскадры старшему офицеру. Припомнил и несколько раз повторенные адмиральшей слова, которые, верно, «энергичный Парм» (так звала наедине адмиральша Пармена Степановича) захочет сказать Артемьеву…
И брови адмирала вдруг нахмурились, а лицо приняло глубокомысленно-серьезный вид.
Адмирал спустился в капитанскую каюту.
— Прикажите, Алексей Иванович, послать ко мне старшего офицера.
Капитан поднялся наверх и встревоженно шепнул Артемьеву:
— Идите к адмиралу, Александр Петрович. Главное, не перебивайте его и тому подобное…
XV
Ни в позе, ни в лице Артемьева не было ни преувеличенной почтительности, ни открытого радостного выражения, ни «приятной» боязливости, одним словом, не было того, что особенно нравилось в подчиненном Трилистникову, как и многим начальникам…
В официальной сдержанности и в спокойствии старшего офицера адмиралу, «подвинченному» адмиральшей, уже показалось что-то независимое и даже дерзкое.
«Того и гляди, нарвешься на дерзость», — подумал Пармен Степанович.
Вот почему адмирал не решился «разнести вдребезги» Артемьева, как обещал своей Бетси. Трилистников, хоть и имел вид нахохлившегося петуха, но не особенно повысил голос, когда значительно и серьезно начал:
— До моего сведения дошло, что вы, господин Артемьев, почему-то нашли нужным… да-с, нашли уместным… обратиться с речью к нижним чинам… Вы особенно старались… именно особенно старались… разъяснить им их права и…
Адмирал на секунду остановился и наморщил лоб, словно припоминая хорошо выученный урок.
— Старший офицер обязан поддерживать дисциплину… возбуждает дух матросов, а не… не восстановлять их против офицеров. Такие речи…
— Позвольте, ваше превосходительство! — перебил Артемьев, возмущенный таким нелепым обвинением.
— Прошу не перебивать-с! — воскликнул адмирал.
И смолк, точно потерял окончание строгого выговора, подсказанное адмиральшей.
Сконфуженный и, казалось, струсивший, он еще более хмурил брови и старался принять еще более глубокомысленный вид человека, придумывающего что-то умное и значительное.
Так прошла долгая пауза.
Наконец Пармен Степанович, еще более понижая голос, проговорил свою импровизацию:
— Именно высшие соображения вынуждают меня обратить ваше серьезное внимание на дисциплину. Надо поддерживать наш русский дух. Внушать матросу беспредельное доверие к начальству… А между тем русский моряк — и приказываете нижним чинам жаловаться из-за всякого пустяка… Прошу вас не вводить новых порядков… Прошу и приказываю! Можете теперь дать объяснение…
— Я буду просить ваше превосходительство назначить форменное следствие…
Адмирал не ждал такой реплики.
— Как? Что-с? Зачем-с? — с изумлением и растерянностью спросил он.
— Если обвинения вашего превосходительства подтвердятся, я должен быть предан суду…
— Да что вы, Александр Петрович. Какой суд!.. Я хотел по-отечески, келейно предупредить… Понимаете… Эти сведения…
— Это — просто скверные сплетни, ваше превосходительство… И на основании их ваше превосходительство делаете выговор… Прошу следствия.
Пармен Степанович сообразил, что сведения, полученные Бетси, в самом деле могут быть неверными. Дойдет до Берендеева… Скандал…
Адмирал совсем струсил. И почти заискивающе сказал:
— Ну, что вы, Александр Петрович. Ну, положим, погорячился… Так прошу, Александр Петрович, извинить…
«А ну тебя к черту!» — подумал Артемьев, взглядывая на испуганное лицо Трилистникова. И тотчас же поймал себя на малодушии и трусливости, когда сказал:
— Извольте. Я не подниму истории, ваше превосходительство!
— И отлично!.. К чему скандал? Прошу, Александр Петрович, забыть выговор… Я был введен в заблуждение… Понимаете ли… Его как бы не было! — говорил Трилистников, протягивая руку.
Он крикнул вестового и велел ему попросить капитана.
— Вот, Алексей Иваныч, и разъяснилось недоразумение с Александром Петровичем. Он вполне убедил меня, что у вас превосходный старший офицер…
С этими словами все они вышли наверх.
Снова команда и офицеры были во фронте. Снова адмирал «с шиком» благодарил «молодцов», благодарил капитана, старшего офицера и офицеров, и уехал на «Олег».
— Видно, не перебивали адмирала, Александр Петрович? — весело спрашивал капитан.
— Нет… И хороши эти сплетники, которые подслуживаются адмиральшам!
— А что?
Артемьев рассказал о выговоре адмирала.
Возмутился и Алексей Иванович. А все-таки обрадовался, что все так «благополучно окончилось».
— А, конечно, насплетничал Непобедный. Он первый сплетник при Марфе Посаднице. Еще вчера вечером ездил на «Олег». Значит, к адмиральше.
— Не сомневаюсь. Он и аллегорию разводил насчет меня в кают-компании. Хорош фрукт! Ну и нравы, Алексей Иваныч! — промолвил Артемьев.
Он чувствовал себя отвратительно.
В то же время адмиральша спрашивала мужа в его кабинете:
— Ну что, Парм?
— Разнес, Бетси.
— А он?
— Он… Он оправдывался. Говорил, что все сплетни…
— А ты?
— Ну, конечно…
— Что конечно?
— Оборвал…
— А он?
— Он… Он, Бетси, кажется, не так виноват…
— Это почему?
— Обиделся… Прошу, говорит, формального следствия…
— Ну?..
— Ну, к чему следствие. Я… я… сказал, что если захочу, то прикажу назначить следствие.
— И ты еще извинился, пожалуй.
— Ничего подобного. И знаешь ли что, Бетси?
— Что?
— Не наврал ли Непобедный про речь?..
— А знаешь, что я тебе скажу, Пармен Степаныч?
— Что, Бетси? — смущенно спросил адмирал, словно бы заранее ожидая неприятности.
— Ты — дурак.
— Вот ты всегда недовольна. И непременно скажешь неприятность.
— Да как же!? — раздраженно воскликнула Елизавета Григорьевна. И, понижая голос, чтобы никто не слышал ее «бенефисов», она продолжала: — Невежа Артемьев преднамеренно оскорбил твою жену, жену своего начальника. Ты знаешь?.. Я не хотела, чтобы ты за это преследовал его. Но его во всяком случае неприличная речь матросам требовала строгого выговора. Ты, кажется, вполне со мною согласился. Непобедный не мог так наврать. И ты даже не сумел сделать выговора. Я-то стараюсь. Облегчаю тебя. А ты?.. Хорош адмирал!.. Где с ним говорил?..
— В капитанской каюте.
— И дурак!.. Нужно было разнести наверху. Он не осмелился бы отвечать. Ну, скажи, — ты извинился?.. Струсил?
— Стану я
