которые пока только беглые имперские крестьяне или подмастерья ремесленников, в будущем местным жить не мешали.
А тут явно, что хозяин с женой парня завалят своими показаниями, да еще братья все подтвердят, так что судьба его теперь ясна. Только каторга лет на шесть, если не все двенадцать, судьи имперские теперь дела быстро шлепают.
— Не бойся, заключаешь со мной договор, уже я разбираюсь с твоими врагами и погоней. Они против моего слова не потянут точно. Вот, кстати, повозка появилась, в ней и точно трое мужиков с вилами, нахлестывают лошадь изо всех сил, — объясняю складывающуюся ситуацию беглецу, посмотрев вперед в подзорную трубу. — Заколоть тебя собрались, пока такое право имеют. Ну, права не имеют, конечно, но все равно прибьют, раз никого вокруг не видно к вечеру.
— Ваша милость, возьмите меня на службу к себе, я отработаю, — упал парень на колени.
— Говори давай присягу и вопрос решен, — говорю я и выслушиваю стандартный в Империи текст обещания служить и работать за плату оговоренную.
— А плата какая будет положена, ваша милость? — один только вопрос у парня.
— Сколько на постоялом получал?
— Один золотой, кормление и ночлег! — как на духу отвечает тот. — Но работал по восемнадцать часов в день!
— Ну и у меня кормление, ночлег и тоже один золотой, — выношу я свое решение. — Работы будет немного.
Больше прежнего платить смысла нет, да и работы при мне у него явно будет поменьше, чем круглосуточно на постоялом дворе впахивать. И не врет ведь мне, я все хорошо вижу в его сознании.
— Но, если проявишь себя смышленым парнем, то буду поднимать плату, — обещаю я парню. — Тебя как зовут?
— Ветрил, ваша милость! Ветрил, сын Озила.
— Ветрил, — задумываюсь я. — Ну, нормальное имя. А я Сергил! Сын Атоса!
Отчество уже от потенциального отца оставил, но именем называюсь еще старым, чтобы народ вокруг меня только так звал.
— Садись тогда за возчика и не лезь в мои разговоры! Если тебя ударят разок-другой, ничего, перетерпи, потом меньше денег будешь должен за эту бабу, — инструктирую я Ветрила.
Так-то, раз он теперь у воина на службе уже оказался, то разговор может пойти только о финансовом возмещении, которое муж блудливой бабенки может получить с меня, как его нового хозяина. Никаких побоев уже допускать не положено, разговор должен идти только со мной и в весьма уважительном тоне.
В счет будущей платы невольно нашкодившего работника.
Но, я уверен, что перегнут палку дюжие мужики и сами себя в долги загонят беспощадно недрогнувшей рукой.
Тут это дело такое тонкое на самом деле и именно мне предстоит решать, кто окажется виноват, а кто — нет. Да и я сам собираюсь их к этому делу подтолкнуть немного. Чтобы нарушили закон и потом только от меня уже все зависело.
Повозка с раздухаренными погоней мужиками все ближе, они и правда, сильно могучие такие, с толстыми брюхами, выпирающими за пояса и широченными мордами. Двое таких здоровяков выглядывают с телеги из-за лошади вперед, один вилами машет, хозяин, значит, управляет повозкой и его мне пока не видно.
Только я подумал, что мимо пролетят, не глядя на моего возчика или не признав его, как один их мужиков заметил его за вожжами на моей повозке и тут же оповестил всех остальных могучим ревом.
Бросив свою телегу на краю дороги, здоровяки кинулись следом за моей и вскоре настигли нас. Пришлось мне спрыгивать с края и поднимать копье перед разгоряченными мужчинами, еще не наставляя его ни на кого.
— Куда это вы? Какие претензии имеете? — делаю вид, что вообще не знаю ситуации.
Должны видеть копье, и если не совсем дураки, сразу же догадаться, что им явно не простой крестьянин тут на дороге попался. А суровый воин при исполнении!
Только здоровенные братья давно не встречали имперского воина в отставке и позабыли, что грозит в случае покушения на него самого и его имущество. Вот хозяин постоялого двора, с женой которого немного согрешил мой новый слуга, что-то понял и притормозил сразу.
Ну, он много народа на своем постоялом дворе видит, иногда и воины в отставке мимо проходят и так же, как я, продавливают его на маленькие цены за еду и ночлег. Но затормозить братанов или не захотел, или не успел почему-то.
Просто очень хочет возмездие совершить над насильником горячо любимой, но ненасытной женушки.
— Отвали с дороги! Этого насильника мы ищем! — решительно ломится один из братьев на меня.
Второй обегает повозку с другой стороны, но Ветрил шустро перескакивает на мою сторону, как не пытается тот его схватить.
У второго в руках нечего нет, а вот мой противник держит вилы и грозно ими размахивает.
Я уже вкинул в ФИЗИЧЕСКУЮ СИЛУ восемь единиц усиления, теперь у меня там снова двадцать двести шестнадцатых. Больше смысла нет вливать, чтобы народ от моих ударов на десятки метров разлетался, как тряпичные куклы.
Первый братан с силой недюжинной отталкивает вилами мое провоцирующее его копье, и я тут же сигналю слуге:
— Ветрил! Видишь, что на меня напали с вилами! Ударили по копью! При исполнении обязанностей защитника закона!
Тот сразу подтверждает, вилы снова сбивают в сторону с той же недюжинной силой мое уже вернувшееся оружие, только силы и у меня самого с избытком имеется. Копье делает красивый переворот, а пятка копья тут же стукает средневекового хулигана по лбу, после чего он теряет сознание.
— Ваша милость! Этот уже здесь, — истошно кричит слуга, когда обежавший лошадь второй братан с ходу бросается на него и отвешивает пару новых лещей по многострадальной голове.
Бьет прямо по-зверски, со всего могучего замаха, я бы легко от обоих ударов уклонился, а вот растерявшийся Ветрил принимает все на свою бедовую голову.
После чего слуга падает навзничь, брательник с кровожадным видом наклоняется над ним и тут же валится следом на тело слуги, когда копье снова разворачивается и хлопает его по затылку.
— Теперь ты! Будешь нападать на воина в отставке? Или сбережешь свои деньги? — это я уже организатору погони и мужу сладколюбивой бабы.
Нападать, конечно, тот сам не собирается, запал погони прошел, а могучие братья поддержки наглухо выбиты из схватки.
— Этот! — показывает он на вылезающего из-под тела брательника Ветрила. — Он на жену мою
