— Спорный довод. Чаще бывает наоборот. Кто познал боль, озлобляется и стремится причинить боль другим. Родители тоже наказывают детей дома?
— Бывает. Аптекарь регулярно прописывает ремня сыну. Он испорченный мальчишка.
С этим я не могла не согласиться.
— Мне сказали, что Виктор Лукаш, уборщик, лупит сына.
— Да, — нахмурился директор. — И не знает меры. Ланзо часто приходит в синяках.
— Возмутительно.
— Мальчику живется непросто. И у него… не все дома, — директор выразительно постучал указательным пальцем по виску. — Он мало разговаривает и туго соображает.
— Еще бы, при таком-то отце и воспитании. Почему дети считают уборщика колдуном?
— Понятия не имею, — директор отвел глаза, и я догадалась, что он сказал неправду. — Многие жители Крипвуда верят в ведьм и колдунов. И очень их не любят.
— Уборщик Виктор Одаренный, как вы думаете?
— Ничего не знаю об этом. Никто из жителей Крипвуда вашей академии не кончал. Вот что, госпожа Верден... давайте я покажу вам сегодня город. И расскажу о нашей истории, легендах и обычаях. Вам многое станет понятнее. А теперь идите. Слышите? Звонок. Вам пора на следующий урок.
Мой второй урок — история в среднем классе — прошел тяжелее, чем первый. Тут я не могла применить трюк с «узнаванием» учеников, потому что не имела о них никакой информации.
И показать им настоящие «фокусы» — то есть, продемонстрировать талант сенситива — я тоже не могла; нужно экономить силы к последнему, самому важному уроку...
Дети встретили меня так же настороженно, как и горожане, и ни один не пожелал посетить дополнительное занятие, когда я их пригласила. Одиннадцатилетки вели себя хуже, чем младшие школьники, усмирить их было непросто. Я чувствовала, что они корчили рожи за моей спиной и передразнивали меня, когда я отворачивалась. Звонок, возвещающий конец урока, оказался избавлением. Похоже, с этим классом я потерпела неудачу да и работала не очень продуктивно.
Потом у меня было свободное время. Я провела его в учительской, в одиночестве, над чашкой чая и тетрадью, где записала план урока. Я готовилась к нему с особой тщательностью. Мы будем изучать познание сверхприроды. Будем «изучать магию», как сказали бы необразованные местные.
Придет ли хоть один из учеников на это занятие? Или мне предстоит войти в пустой класс?
Я добавила в чай побольше сахара и начала пить, морщась от приторности. Понадобится много сил, много калорий. Сахар даст нужную энергию.
Потом приготовила учебники и материалы — пару иллюстраций из журналов и пару картинок, которые нарисовала сама. И два бумажных кружка: черный и желтый, размером с мелкую медную монетку, вырезанные из упаковки от чая.
Волнуясь, я открыла дверь в класс и нашла, что он вовсе не пустой. На последней парте, сжавшись в комок, сидел Ланзо. Он испуганно смотрел на меня, как будто ждал, что я его выгоню.
Я приободрилась. Ну, хоть кто-то пришел! Один ученик заслуживает столько же внимания, что и весь класс.
Но как только я села за стол, дверь приоткрылась и в щель робко протиснулись рыжий Дитмар и светолокосая Магда Ракочи. Сделали пару шагов и встали, словно не решаясь пройти дальше.
— Заходите, ну! — позвала я их.
— А чем мы будем заниматься? Сразу начнем колдовать? — неуверенно спросил Дитмар.
— Для начала попьем чая со сладостями, — улыбнулась я и показала пальцем на чашки и пакет с печеньем, которым меня вчера снабдила госпожа Матеуш.
— Имбирное печенье? — строго поинтересовалась Магда.
— Оно самое. С апельсиновой глазурью.
Против апельсиновой глазури дети устоять не могли и быстро заняли места за партами.
— Нет, берите стулья и идите сюда, к моему столу. Вы у меня в гостях. Будем пить чай, угощаться, разговаривать.
— А магия? Вы еще покажете нам магию?
— Покажу, — пообещала я, вздохнув.
Говорим «магия», подразумеваем «манипуляции с эфирным полем, вызывающие изменения свойств электромагнитных полей и атомов». Но пока не стоит отпугивать детей мудреными научными терминами; волшебство им ближе и понятнее. Кто в их возрасте не верит в чудеса!
Магда и Дитмар набивали рот печеньем, но Ланзо сидел, спрятав руки под стол, и не поднимал глаз. Я сама налила ему чаю и положила на тарелку три печенья. Он быстро глянул на меня и робко взял угощение. Жевал он тихо, но жадно, и жмурился от удовольствия. Видимо, нечасто ему перепадало сладостей.
Когда тарелки и чашки опустели, я убрала все лишнее со стола и встала.
— Ну что, настало время показать вам, что умеют Одаренные, — улыбнулась я. — Кстати, по-научному мы называемся «сенситивы». Это название родилось от слова на одном иностранном языке, которое означает «чувства». Потому что у нас на один орган чувств больше, чем у остальных людей, и мы воспринимаем мир иначе. Мы умеем видеть эфирные поля и потоки. И даже управлять ими. Эфир — это такое вещество или поле, которое проникает повсюду. Оно лежит в основе нашего мира. Оно создает незримые, идеальные копии всего, что существует на свете. Управляя эфирными потоками, мы можем изменять электромагнитные поля, гравитацию и даже физические формы объектов.
Дети смотрели на меня ошарашенно. Да, многовато заумных слов для восьмилеток.
— Эфир — это магия? — спросил сообразительный Дитмар.
— Ну... это вещество, с которым работают... маги, да. Можно и так сказать.
— Как работают? Покажите!
— Сейчас покажу.
Я встала и подошла к окну. День был пасмурный, небо затянуто тучами, солнце лишь едва виднелось тусклым кружком сквозь серую пелену. Я достала бутылочку клея и, поправляя штору, быстро прикрепила в углу окна два бумажных кружочка — желтый и черный. Моя зрительная опора. Дети не заметили моих манипуляций.
— Теперь смотрите.
Я глубоко вздохнула, собралась с силами и призвала свой дар. Мир тотчас обрел еще одно измерение; комнату наполнили тускло мерцающие эфирные потоки — как отблески солнечных лучей в морской волне, когда они рассыпаются искрами и разбиваются на тысячи бликов. Проступили энергетические копии предметов — совершенные, ослепительные. Стулья, парты, доска — обыденные вещи — превратились в нечто, что сложно понять ограниченным человеческим разумом. Я видела каждую их молекулу, каждый атом, могла приближать их к глазам и отдалять их по своей прихоти…
Во время обучения в академии я проделывала это тысячи раз, но всегда при вхождении в транс меня охватывал восторг. Вот он подлинный, скрытый, непознанный мир, с его тайнами и загадками!
Однако не следовало увлекаться. Я приглушила свое второе зрение — мир стал более тусклым и привычным — и сосредоточила внимание на бумажных кружках на окне.
