прочими красивостями, выпендриваться, так на всю катушку. Как по мне, настоящее мастерство исполнителя — это игра на инструменте прямо из головы, когда тебе не нужно долго и тщательно подбирать ноты. Владение на таком уровне, когда музыка льётся сама, лишь бы помнить саму мелодию.
Остановился я, только когда во время очередного пассажа порвалась первая, самая тонкая, струна.
— Вот блин, — только и выдавил я.
— Так, — хмуро спросила одноклассница. — Кто ты такой и куда ты дел Сашу Таранова?
Глава 6
Я издал нервный смешок. Ещё никогда Штирлиц не был так близко к провалу.
Одноклассница смотрела на меня в упор, скрестив руки на груди. Молча буравила взглядом.
— Слышала, как я в больницу с черепно-мозговой травмой уехал? — спросил я, снимая остатки струны с колка.
— Краем уха, — сказала она.
— Вот. Понял, что музыку играть хочу, — сказал я. — Попробовал, стало получаться. Я про такое слышал раньше, читал где-то. Тётка одна после сотрясения на французском заговорила, про мужика читал ещё, слесаря, он картины писать начал. Не думал, что и со мной такое случится.
— Ну ты даёшь, Таранов… — выдохнула одноклассница.
Кажется, поверила. Вид у неё из напряжённого превратился скорее в обеспокоенный и даже заинтересованный.
— Просто… Ну… Прежний Саша алгебру у Кобры ни за что бы не прогулял. И то, как ты играешь… Я такого не видела даже никогда, так даже в музыкалке никто не может, — сказала она.
Я в ответ только пожал плечами. Повисло неловкое молчание.
— А ещё… Я никому не говорил. Но у меня амнезия. Тут помню, тут не помню, — признался я. — То есть, помню, как ложку держать, и каким концом в борщ макать. Теоремы там всякие, пифагоровы штаны. А вот с конкретикой проблемы. Даже имени твоего не помню, представляешь?
— Варя… Орлова, — представилась она, протягивая изящную ладошку.
— Саша Таранов, — я улыбнулся и пожал протянутую руку.
— Обалдеть просто, конечно… — неловко усмехнулась она.
— Блин, что вот с гитарой делать, — я наконец снял остатки порванной струны.
— В чехле посмотри, может, запасные есть, — посоветовала Варя.
Точно. Надо было самому догадаться, а ещё гитарист называюсь. Сам же правило имел, всегда запасные струны в чехле таскать. После второго или третьего раза, когда струна порвалась во время концерта, правило стало железным, нерушимым.
Тут тоже обнаружились какие-то струны неясного калибра, явно бывшие в употреблении, без какой-либо упаковки. Сравнил несколько с обрывком старой, нашёл подходящую. Жёсткую, правда, как проволока, но как будто у меня есть выбор. Начал ставить, продевая струну через уродливое ураловское тремоло.
— Запущено тут всё, конечно, — заметил я, рукой показывая на окружающее нас великолепие.
— Как в позапрошлом году Димка Жаринов выпустился, так больше ансамбль и не собирали, — сказала Варя. — Мхом всё уже заросло.
— Ты тоже в ансамбле играла? Ты, если что, не удивляйся, если я вдруг глупые вопросы задаю, — произнёс я.
— Немножко играла, — призналась одноклассница. — На клавишах. Пару репетиций всего успела.
— Нравилось? — спросил я.
— Ну… Да, наверное, — пожала плечами она.
— Ты классно играешь. В консерву поступать будешь? — спросил я.
Варя слегка порозовела.
— Ближайшая в Свердловске только, меня бабушка не отпустит, — сказала она. — В пед буду поступать, куда ещё-то.
В местный, значит, в Чернавский.
— А ты, наверное, с мечтой о Бауманке расстался, получается? — спросила она, глядя, как я накручиваю струну на колок.
— Получается так, — сказал я.
— Да… — протянула она. — Никогда бы не подумала. Ты ж стремился так…
— Удар по голове меняет людей, — пошутил я.
— Не настолько же… — сказала Варя.
— Иногда настолько, — пожал я плечами. — Только, пожалуйста, не говори никому. Сами увидят, сами всё поймут. Не хочу, чтобы сплетничали.
— Не скажу. Честное слово, — торжественно произнесла соседка по парте.
— Спасибо, — улыбнулся я.
Вновь прозвенел звонок. Эти сорок пять минут пролетели незаметно, как одно мгновение. В отличие от всех остальных.
Я натянул струну, настроил гитару, вернул обратно в чехол, протянул Варе, которая рассеянно вертела ключ от каморки в пальцах.
— Вон туда положи, — показала она.
Положил, вышел вслед за Варей на сцену. В раздумьях. Стоит ли вообще связываться со школьным ансамблем, если мы уже в выпускном классе. Логика говорила, что нет, не стоит, выхлоп несоизмеримо мал по сравнению с затраченными усилиями. А вот чувства требовали диаметрально противоположного. Возродить всё, привести в порядок. Как феникс из пепла.
Времени, однако, маловато. Пока найдутся участники, пока разберёмся с инструментами и прочей материальной базой, пока разучим хотя бы одну-две песни, уже время будет близиться к весне и экзаменам. Даже при том, что сентябрь только начался.
— Саш… На уроке увидимся, хорошо? — вдруг спросила Варя.
— Хорошо, — сказал я, так и не поняв, то ли она стесняется приходить в класс вдвоём со мной, то ли ей просто нужно в уборную. — Если что, мне поплохело, ты меня в медпункт водила, алгебру поэтому пропустили.
Варя посмеялась. Я счёл это хорошим знаком.
В класс я вернулся аккурат перед звонком на урок, и это была география. Урок вела молодая выпускница пединститута, новенькая, причём некоторые из одноклассниц выглядели едва ли не старше неё, как бы та не пыжилась и не напускала на себя строгий вид. Дисциплина ожидаемо упала до минусовой отметки, и я терроризировал Варю на тему того, кто есть кто в нашем классе.
С первой парты это делать оказалось крайне неудобно, приходилось вертеться и оборачиваться к остальному классу, но
