Даже если бы я заметил его с большего расстояния, ничто бы не смогло подготовить меня к этому зрелищу.
Мы поднимаемся по дорожке из белого известняка, а над нами нависает здание Института Коделл – идеальный куб серого бесшовного бетона, расположенный на вершине пологого холма. Отличительных особенностей у сооружения немного, но каждая поражает. Вход в здание обозначен двойными черными дверями. Над ними, на втором этаже, большое круглое окно, расположенное точно в центре фасада, будто огромный глаз.
На каждом из трех этажей здание опоясывают окна поменьше. Только они не прямоугольные, а в форме разных фигур. В итоге стены здания напоминают школьный геометрический трафарет: квадраты, круги, треугольники, полумесяцы, звезды. Формы окон, глубоко утопленных в толстые бетонные стены, периодически повторяются, но без какой-либо закономерности.
Вряд ли здание было здесь с самого начала. Впрочем, удаленный остров – пожалуй, единственное место, где может находиться такое сооружение. На долю секунды мне чудится мимолетное движение за центральным круглым окном. Едва различимая фигура удаляется в невидимые недра второго этажа. Стекло достаточно темное, и я сомневаюсь, не померещилось ли мне, но взглянуть вверх во второй раз не успеваю: мы входим в здание. Виллнер толкает распашные двери и вежливо пропускает меня вперед.
– Благодарю, – бормочу я и осознаю, что за шесть часов не произнес ни слова.
Оставив белые следы от ботинок на придверном коврике, я направляюсь в коридор. Мраморные напольные плиты выложены шахматным узором. Звук наших шагов гулким эхом отражается от низкого потолка.
Мы идем по коридору, постепенно приближаясь к большому двухэтажному залу. Наконец шахматный пол растекается по широкому открытому пространству. Миновав входной коридор, мы очутились в большом квадратном атриуме. Помещение представляет собой куб, расположенный в центре кубовидного здания. В атриуме белые стены, и, несмотря на отсутствие окон, невероятно светло. В каждом углу на постаменте из белого мрамора стоит кашпо, а в нем растение со свисающими побегами.
Середина атриума напоминает центр компаса. Позади нас, на юге, коридор, идущий от входных дверей. В северной, западной и восточной стене видны распашные двери. На противоположной, северной, стороне атриума, кованая винтовая лестница ведет на внутренний балкон второго этажа, обнесенный затейливой решеткой.
Мистер Виллнер тихо стоит чуть позади, а я рассматриваю главную достопримечательность атриума. С потолка на меня взирает лицо, изображенное в абстракционистском стиле. Роспись, примерно десять на десять метров, нанесена толстыми черными линиями – судя по виду, с помощью валика для краски. Манера художника предельно минималистична: на месте глаз овалы, левая бровь обозначена одинокой дугой, нос – вертикальной линией и еще одной очерчен контур лица. Яркая деталь, сравнительно сложная на фоне лаконичных линий, – рот с отчетливым углублением верхней губы, так называемой аркой Купидона. Разделяющая губы линия слегка изогнута в едва заметной улыбке.
Да уж, изнутри дом не менее чудной. Ну и как в таком месте обрести душевный покой, не говоря уже о том, чтобы тут жить?
– Мистер Мейсон! – Я отрываю взгляд от потолка и вижу на втором этаже фигуру. – Что-то мне подсказывает, что мой дом вам не нравится.
Глава 9
Задрав голову, я всматриваюсь в женщину на балконе и встречаю ее невозмутимый взгляд. Естественно, я уже видел это лицо, когда знакомился с материалами в папке и собирал информацию в интернете. Однако несмотря на все, что мне удалось узнать, после стольких разговоров об этом человеке я не могу избавиться от ощущения некоторой театральности нашей встречи.
Для женщины, которая уже столького добилась в жизни, она удивительно свежа и молода. Ее карие глаза моргают так редко, словно это произвольный акт, а не рефлекс. В них светятся задор и острый живой ум.
На докторе Коделл ослепительно-белый однобортный пиджак, укороченные льняные брюки такого же цвета и легкие тканевые туфли. Единственный предмет одежды с геометрическим узором – шелковая блуза в черно-белую вертикальную полоску. Во всем облике улавливается вертикальная ось: прямая поза, ноги вместе, руки на перилах перед собой. Иссиня-черные волосы стянуты в тугой пучок на макушке, и ни один волосок не выбивается из прически.
Судя по первому впечатлению, передо мной самый собранный человек на свете. Зато я все это время стою, разинув от удивления рот.
– Ну… э-э… – отвечаю я, обводя глазами атриум. – Здесь симпатично.
– О, неужели вы и впрямь хотите начать вот так? – шутливо укоряет она, глядя на меня с балкона.
Согласно краткой биографии доктора Коделл, включенной в материалы папки, ее мать родом из Франции, а отец – из Швеции. И если шведский акцент не улавливается в речи доктора вовсе, то французские интонации порой оживляют ее в остальном безупречный английский.
Доктор Коделл совершенно права, и я сгораю со стыда, ведь она уличила меня в неискренности.
– Нет, просто… – мямлю я. – Прошу прощения.
– Не нужно извиняться. – В ее голосе слышится спокойная уверенность, будто все, что она говорит, – лишь констатация факта. – В этом мире мало что можно знать наверняка, но три вещи я гарантирую: на этом острове вам никогда не потребуется передо мной извиняться, никогда не придется врать, и, самое главное, вы не обязаны улыбаться, пока действительно этого не захотите.
Последнее замечание застает меня врасплох: моя искусственная улыбка тут же меркнет, и я неожиданно испытываю облегчение.
– Не волнуйтесь. Это не проверка. И не интеллектуальная игра. – Доктор отметает каждый тезис взмахом рук, а затем снова кладет ладони на перила и слегка наклоняется вперед. – Что вы думаете об этом месте?
– Здесь… м-м… странно, – бормочу я, все еще смущаясь от того, что приходится говорить без обиняков. – В смысле, не ужасно, но выглядит неестественно.
Раздается теплый, искренний смех доктора.
– Что ж, весьма тонко подмечено. Это действительно так, – беспечно заявляет она.
Доктор Коделл спускается по винтовой лестнице, и ее слова сопровождаются тихим постукиванием обуви по ступеням.
– В шестидесятых в Лос-Анджелесе жил архитектор Джон Призмолл. Человек с… уникальным видением. Художник. Его успешная карьера подходила к концу, однако архитектор чувствовал, что реализовал не весь свой потенциал. И вот один известный музыкант приехал к Призмоллу и сказал: «Я хочу, чтобы вы построили мне дом своей мечты. Бюджет неограничен. Полная свобода творчества. Я купил участок земли на Голливудских холмах – считайте, что это холст для вашего главного шедевра». Призмолл, конечно, обрадовался. Он немедленно приступил к работе, денно и нощно корпел над чертежами, почти не ел, отказывался от всех других предложений, сосредоточившись на своем шедевре.
Спустившись до середины лестницы, которая в этом месте делает поворот, доктор Коделл на миг оказывается
