во сколько возвращаюсь домой. Тихо. Значит, Мишутка спит. Точно больше десяти. Пока стаскиваю ботинки, ко мне навстречу выходит Дима.
— А я и не знал, что косметологи работают до ночи. Какие трудолюбивые работники! Еще и крайне галантные: укутывают особенных клиенток в пиджаки.
Смотрю на себя сверху-вниз, и вылетает:
— Блять.
— Блять, — эмоционально подтверждает Дима. — Или лучше сказать «блядь»?
Он подходит ко мне и любезно помогает снять с плеч пиджак.
— Ну-ка посмотрим, что за фирму предпочитает твой косметолог. Судя по фасону, не из дешевых. «Bernini», неплохо-неплохо. У меня таких было всего два, один из которых надевал на твою свадьбу. Не на нашу, у нас свадьбы не было. На твою.
— Может, хватит?
— Тот же парфюм, да? Родной запах, поэтому так и попиздовала? Настолько привычно ходить в его шмотках, что за свои принимаешь?
— Тот же, тот же, — улыбаюсь, хоть и знаю, что будет дальше.
— А ну-ка дыхни, — Дима хватает меня за низ лица и сжимает так, что челюсть сводит. Дышу, раз так хочет.
— Ух, пьянчужка. Не винцо, нет-нет. Я бы поставил на виски. Раньше сбегала от него побухать ко мне, теперь к нему бегаешь?
— Между нами ничего нет.
— Разумеется, — Дима так отпускает мое лицо, что я чуть не падаю. — Что, как последняя блядина, отдалась за бутылку? Что за виски? Ну давай, огласи свою стоимость.
— А не похуй? У тебя все равно столько нет, — чуть не пою я.
— Ты еще не ебалась с ним, — строит умиленное личико Дима. — Уверен, что уже готова раздвинуть ноги и принять его в себя, вот только он не готов, да? Не тот, увы, тип мужика. Не ускорит, блять, события, даже если очень хочется. На каком? На третьем свидании хорошие мальчики трахаются? Только попробуй еще раз к нему пойти и…
— И? — бросаю пьяный необдуманный вызов.
Дима оказывается рядом в мгновение и сжимает мое лицо так, что гудят зубы.
— И я тебя убью.
Мне кажется, что его темные глаза плавятся и тьмой заполняет все глазные яблоки. В этот момент Дима пугает меня настолько, что я даже не дышу. Сомкнутые губы, рука, что пытается раздавить мое лицо, и вытекающая из глаз ненависть.
— Пусти.
— Я убью тебя, услышала? Услышала, блять?! Будешь или моей, или ничьей. Кажется, ты забыла, чья сука.
Продолжая давить на лицо, Дима идет вперед, волоча меня за собой. Как ни стараюсь расцарапать его руку и освободиться, отпускает он, только вдавив меня в стену. Ударяюсь затылком, но не сильно. Теперь челюсть хотя бы только ноет, а не болит. Не успеваю даже выдохнуть, как Дима разворачивает меня за плечи и прижимает к стене. Я знаю, что будет дальше, поэтому и рвусь на свободу.
— Не трогай меня! Отъебись!
— Ничего, я напомню, раз забыла, зайка, — шепчет он мне на ушко и сдавливает шею.
Больше не могу кричать, лишь жадно хватаю воздух, когда Дима позволяет. В этот раз не собираюсь быть телом, поэтому выкручиваюсь и до последнего пытаюсь освободиться. На каждое мое действие у него есть ответ. Удары рук заканчиваются при их заламывании. Дима щекой прижимает мою голову к стене, лишая возможности ударить затылком. Даже ноги не могу сдвинуть, потому что между моими коленками его колено. Сорванные шорты вместе с бельем и резкие движения внутри.
Это что-то больное и звериное. Ни капли удовольствия, ни капли света. Он берет то, что хочет, а я никак не могу поверить, что хочет он этого. Сейчас не первый раз, когда во время секса не испытываю ничего приятного, когда отвращение и боль зашкаливают. Что же, в первый раз переносить было сложнее, теперь я знаю, что будет дальше. Нужно просто потерпеть, и все закончится. Зажмуриваю глаза и считаю, стараясь не задохнуться. То и дело счет сбивают звуки-шлепки, которые создаются о мое тело. Омерзительные звуки.
Рука, которая еще недавно гладила по спинке, душит меня совсем не игриво. К счастью, Дима не добавляет притворства, каких-то атрибутов обычного секса. Ни поцелуев, ни страстных касаний. Просто возвратно-поступательные движения внутри влагалища. Неприятно, но хотя бы на физическом уровне. Ему хватает меньше десяти минут, чтобы издать протяжный стон, особенно тщательно вдавить меня в стену и наконец-то отпустить.
Глядя Диме в глаза, возвращаю трусы и шорты на место. Не сказала бы, что он зол, как прежде, чувства вины тоже не прослеживается.
— Уебок, — говорю я.
— А где «любимый»? — надувает губы Дима.
Он так и не надел джинсы. Прекрасно вижу татуировку на его ягодице, которую набил при мне в Берлине. Месяц, пронзающий два черепа насквозь. Дима называл его обетом верности мне. Впервые задумываюсь над тем, что он действительно может считать смерть альтернативой любви.
Ухожу в ванну, потом заваливаюсь в постель и отворачиваюсь к стене. Совсем скоро кровать подминается рядом: он тоже пришел спать. Автоматически закрываю глаза и пытаюсь стабилизировать дыхание. Дышать сложно из-за чувства, которое забивает собой абсолютно все. Ненависти. Я ненавижу его не меньше, чем он меня, когда насилует. Искренняя ненависть — тяжелое чувство. Оно перехватывает дыхание и туманит сознание, притупляет все органы чувств. Оно дробит тебя в щепки, и вытравить его способно только другое, не менее разрушительное чувство, и я не про любовь. Мою ненависть убивает страх. Они взаимозаменяемы.
Когда слышу вибрацию будильника Димы, открываю глаза из-за тревоги. Она умножается от вида наглого знакомого лица надо мной. Так Дима нависает, когда хочет поцеловать или не только поцеловать. Дыхание усложняет страх повтора. Неужели снова изнасилует? Я не вырываюсь, просто жду, и меня даже не пугает беспомощность.
— Давай сегодня без нервотрепки, м? Останься дома, вообще никуда не ходи. Это же несложно, правда? Будешь сегодня хорошей девочкой?
В горле ком. Если моя оболочка — это сплошной страх перед тем, кто должен вызывать чувство безопасности, внутри все иначе. Где-то в глубине все еще сидит другая Мира, Мира, которая плюнула бы в его самодовольную рожу или грызнула бы за губу. Одно дело, когда мужик вдавливает тебя в стену и имеет против твоей воли. Другое — сдаться и наступить себе же на горло. Своим взглядом Дима пытается выполнить две задачи: ускорить получение ответа и подтвердить, что знак угрозы ощутим.
— Да, — выдавливаю я.
— Вот и умница.
Дима сгибает меня с каждым днем все сильнее, он ждет заветного хруста. Справедливым будет заметить, что у него получается. Тем утром он не насилует меня и даже не ударяет, он уходит на работу. Я больше не ложусь спать и не потому
