Ну ведь напрашивается вопрос о чем договорились владыко и князь, это понятно. Так чего бы и не рассказать.
— Смирение, Михайло — это была и должна остаться, главная твоя добродетель… — начал нравоучение Гавриил.
Вот чего они все так хотят меня заполучить? И митрополит намекает, что Куракин — это лишь проходной вариант, своего рода, практика. А мое предназначение — быть монахом. И в этом большое будущее. Гляди, так и епископом стать могу. И все эти разговоры, как мягкое масло стелились на разум Сперанского. Кабы не Надеждин, то сложно было бы не поступить по наводке митрополита [в РИ Сперанский сильно сомневался уходить на светскую службу, всерьез рассматривая предложение принять обед и строить карьеру в церкви].
А на каком поприще можно больше сделать? Вот убрать все то, что является моей нынешней сущностью, оставить только долг служения России. Где возможности шире? И сложно ответить. Быть митрополитом — это иметь немалое влияние, хоть на что, особенно на людей обряженных властью. И тут никто не упрекнет, что низкого социального положения. Так что плюсы есть. Но обед безбрачия… А еще я настолько свыкся с тем, что работаю над своим телом и навыками бойца, что не смогу без этого. Тренировки были частью меня, они… как поесть, как поспать, без них нельзя. В сане же уделять внимание своему физическому развитию сложно. Получился бы такой, воинствующий епископ, или архимандрит. Да у меня монастырь был бы больше шаолиньским с монахами-воинами. Нужно такое Церкви?
Нет, не хочу сана, да и не быть мне достойным священником, особенно после того, как влилось сознание человека будущего.
— Владыко, спаси Христос за науку! — я поклонился. — Но дым Отечества нам сладок и приятен [строки из «Горя от ума», но раньше они были в стихотворении Г. Державина «арфа»]. Служить России хочу, православной, но светской.
— Не отпущу! — громоподобный бас разнесся по кабинету префекта, где и происходил разговор.
Я проявил спокойствие. Ну не учить же мне прописным истинам митрополита, не «прописывать» же ему удар в печень⁈ К слову, а почему я не могу уйти? С этим вопросом я обратился к сознанию бывшего хозяина тела. А я на контракте, письменном уговоре о службе в семинарии. Минимум три года я, словно крепостной.
— Ты подумай, Михайло! Как там может сложиться с князем, то только Богу ведомо, а церковь будет всегда в России, при любом царе. Поезжай с Алексеем Борисовичем! Через две седмицы прибудет тебе замена. Но опосля ты возвернешься и будешь при мне, — сказал Гавриил и для убедительности даже пристукнул своим посохом. — Я так решил!
И этот хочет себе литературного раба, решала нашелся.
Глава 4
Глава 4
Москва
21 февраля 1795 года
Не читайте имперских газет до обеда! Пищеварение будет нарушено напрочь. Как же не хватает доступа к информации и толковой, пусть и желтушной, работы журналистов⁈
Стараясь быть в курсе событий и проникнуться духом времени, я читал газеты. Главный рупор «екатерининского курса» — газета «Петербуржские ведомости» — это что-то с чем-то. Может для современника все написанное интересно и архиважно, но для меня подобная писанина — халтура. Может только описание европейских событий чуть трогает, но и только.
В пути я старался читать газеты. И понял, что быть в курсе событий по средством прессы сложно. Вот возьмем «ведомости» за 12 января этого года. Так там на четырех страницах расписывается повышение в званиях. И описывают не то, чтобы генералов, или полковников, а всех гвардейцев, до сержантов. И немного, как по мне неинтересно, описаны события в Европе.
— Французы распоясались, — высказал свое мнение Куракин, после того, как я сообщил ему, что прочитал очередную газету.
— Безусловно, Ваша Светлость, — отвечал я.
Мы ехали в карете-санях, удаляясь от Москвы. Складывалось впечатление, что это не что иное, как бегство. Десять экипажей стремительно скользили по снегу. Погода благоволила и метелей не было, потому по свежему, немного морозному воздуху, мы скользили в южном направлении. Остановки были только на ночлег и нигде не останавливались более одного дня. Я понимал, что такое поведение Алексея Борисовича не типично. В иных условиях он давал бы приемы в каждом заштатном местечке, уж тем более в Москве, где столичному франту легче щеголять меж московской знати.
Говорить о причинах подобного стремительного перемещения было не принято. Но многие оказались осведомленными о проблемах князя. Алексей Борисович метался между двумя огнями. Платон Зубов охамел и оборзел в конец, это он сейчас даже не правит, а куражится с государством. Примыкать к партии фаворита Куракин категорически не желает, тем более когда его лишили всех должностей. Думается мне, что в эту партию его особо никто и не приглашает, но легче же полагать, что это решение его собственное.
С иной же стороны — Павел Петрович, пока еще официальный наследник, такой, судьба которого крайне не определена, но, скорее всего, незавидна. Как сказали бы в будущем: его считали «хромой уткой». Мало того, что ходили слухи о переходе трона к Александру, так еще и поведение фаворита, Платона Зубова, многие считали доказательством наличия плана по лишению Павла прав на престол.
Ну кто же будет так наглеть, ссориться с людьми, собирать вокруг себя только лишь лизоблюдов, если нет уверенности в завтрашнем дне? Ну не настолько же тупой Зубов, чтобы вести себя подобным образом, при этом рисковать головой? Всем известно, что Павел ненавидит Платона.
Да и «сынок» Платоша может нашептать на старческое ухо
