да еще и нищим, которого обвиняют в воровстве?
Эверет понурил голову и тяжело вздохнул:
— Фортуна отвернулась от меня.
— Ересь! Неужели ты успел сотворить нечто ужасное, чтобы богиня так тебя наказала? — не поверил Маг, присев на скамеечку.
Мальчик тут же встал, уступив ему место, и мужчина усмехнулся:
— Искупайся, а затем мы все обсудим.
Пока Эверет тщательно соскребал мылом грязь, мужчина бросил его одежду в огонь, и та вмиг истлела, охваченная магией. Он провел ладонью над своими вещами, те затрепетали — следы пота, пятна от дорожной грязи и пыль стерлись, оставив одежду посвежевшей и чистой, даже выглаженной.
Надев штаны и рубаху, Маг вышел из комнаты и спустился к трактирщику. В поздний час посетители уже расходились.
— Кто этот мальчик? — он вручил трактирщику мелкую монету.
— Несколько дней назад у нас остановился некий сэр Уистлер, он ехал на свадьбу дочери лорда Урсуса, а мальчишка был при нем навроде пажа или оруженосца. Пока Уистлер обедал, мальчик приглядывал за его конем — отменным жеребцом белой масти, а когда вздумал уезжать, конь куда-то пропал. Естественно мальчишку обвинили в воровстве, избили, а он все отнекивался, не понимая, как это произошло, но кто ж ему поверит? Уистлер взял другого коня: время поджимало, а по пути нашел своего белого дружка, видать, паж плохо привязал, и тот ускакал: у нас здесь пасутся отменные лошадки. Уистлер вернулся, но мальчишку так и не забрал, сказав, что тот украл у него деньги. После такого заявления, да еще и аристократа, пажа никто бы не захотел взять даже посудомойщиком, не то что ухаживать за конями. Добрые женщины его подкармливали, но потом перестали: мужья запретили, побоялись, что Уистлер прознает и нажалуется сюзерену, мол, люди ворье привечают. Если бы не вы, мальчонку скормили бы русалкам, и никто бы о нем не вспомнил.
— Пусть твоя служанка достанет для него одежду и обувь, — и к первой монете Маг добавил еще несколько. — На простую рубаху с курткой, штанами да обувью хватит.
«На чердаке как раз остались вещи племянника», — спохватился трактирщик, не желая тратить деньги.
— Если целое и не слишком пыльное — неси, а молью побитое — сам носи, — отрезал Маг и поднялся к себе.
Трактирщик закусил губу. Он и словом не обмолвился о чердаке, но был уверен, что Маг прочел его мысли.
— Брюнхильд! Сходи на чердак, снеси вещички Голберта да почисть, если запылились…
Девушка с раздражением стукнула шваброй о пол и уперла руку в бок:
— Да там поди дыра на дыре, моль все сожрала давно… — она слышала мужской разговор, увидела монеты. Алчность трактирщика вызвала в ее душе гнев. «Чтоб тебя с твоей жадностью Фортуна погребла под колесницей, скряга!».
— Давай не болтай, будет надо — заштопаешь, — отрезал хозяин и оттеснил ее от ведра.
Служанка обижено поджала губы и поплелась на чердак, надеясь, что ей на голову не сядет паук, а под ногами не пробежит треклятая мышь. Девушка боялась их куда больше русалок. Ведь всем известно, что хвостатые привечают только мужскую половину.
Когда Маг вернулся в комнату, Эверет сидел на скамеечке, завернувшись в широкое полотенце как в плащ, и грел ноги у огня. Миска с супом опустела, жаркое осталось нетронутым.
— Ну что, оголяйся, — велел Маг, и мальчик нехотя спустил полотенце до бедер, обнажив исхудалую спину. — Да у тебя все позвонки можно пересчитать. Ты всегда был таким худым?
Эверет шмыгнул носом:
— Дядя говорил, что я жилистый.
Маг хмыкнул, водя ладонями над свежими ссадинами и багровыми синяками (старые успели пожелтеть), в паре ребер обнаружил трещины и давно зажившие переломы.
— Что за жидкость была в том пузырьке, который вы вылили в воду? — тихо спросил Эверет, когда Маг покончил с осмотром. Он был сносным целителем, мог избавить от ссадин, синяков, даже переломов или простуды, но не сегодня. Встреча с русалками сильно истощила, а жизни пажа ничего не угрожает.
— Эликсир от вшей и прочей заразы. Ты не пойми где и с кем якшался, не хочу что-нибудь от тебя подцепить.
Мальчик понимающе кивнул.
— Возьмите меня к себе, я буду все исправно выполнять и служить вам верой и правдой, — взмолился он.
Маг скривился.
«Возьми…» — шепнул женский голос.
«На кой он мне сдался? Одни растраты», — проворчал про себя Маг.
«Возьми», — настаивал голос.
«Ты из меня веревки вьешь», — и услышал, как в голове зазвенели легкие колокольчики смеха.
— Рассказывай, как все было с Уистлером, и советую не врать, — Маг сел в кресло и принялся за еду, подогрев ее так же, как воду в лохани.
Паж уложился в пять минут как вышколенный слуга. Несчастный малый, сирота, оставшийся на дядино попечение, а тот в свою очередь пристроил его к казалось бы уважаемому человеку, который без стеснения бьет невиновных и клевещет.
— Почему же ты не вернулся к дяде? Думаешь, он бы не поверил твоей истории? Не принял бы обратно? — спросил Маг, слизывая с пальцев жир.
— Возможно, поверил бы, но побоялся бы опорочить честь семьи. Лучше умереть, чем вернуться к нему опозоренным, — пробормотал Эверет.
К ним со стуком вошла служанка и вручила мальчику сверток с одеждой.
— Можно все убрать? — спросила Брюнхильд.
Маг кивнул, вытерев руки о полотенце, и, скомкав, бросил его на пол к остальным.
— Лохань оставь, утром она мне понадобится.
Девушка ловко взяла под мышку свернутые полотенца, забрала поднос с пустыми тарелками и ушла.
Маг скептично осмотрел одежду с чердака, ничего хорошего он и не ждал:
— Купим тебе в городе что-нибудь поприличнее, а пока ложись спать.
Вручив мальчику подушку и покрывало, Маг разлегся на кровати и блаженно закрыл глаза, чувствуя, как по телу начинает бродить живительная энергия, но лишь к утру он сможет полностью восстановиться: еда и сон этому поспособствуют. Лучше приходить в себя привычным, хоть и длительным способом, чем он станет тянуть энергию из кулона с жемчужной и локоном. Впрочем, Магу повезло вдвойне. Если бы не дар мальчишки, мужчине пришлось бы непросто: Дива утащила бы его на дно, чтобы пожирать остатки энергии, цепляясь за каждую крупицу в теле Мага.
Эверет свернулся в кресле комочком, подтянув покрывало до подбородка, и спросил:
— Почему вы просто не отдали меня русалкам?
Маг перевернулся набок и прижал ладонь к кулону на шее:
— Был бы ты простым — отдал. Спи.
Рубаха с чужого плеча оказалась велика, но Эверет как никогда радовался чистой одежде и сытости. Кресло казалось подарком Фортуны: сегодня ему не страшны голод, холод и жесткие доски чьего-то вонючего сарая.
Среди
