и задумчиво посмотрел на свой обрезанный рукав. Теперь до самой зари придется его зашивать.
* * *
В павильонах «Тысячи эпох» опять было очень много людей. Чем-то это напоминало Лун Аню их научный центр. Только здесь все ходили не в белых халатах, а в странных одеждах. Пока он добирался до своей комнаты, чтобы дождаться второй постановки, ему встретилась группа женщин в нарядах японских гейш, а следом – высокий мужчина в мундире. Явно европейской внешности.
Его это не удивляло. Более того – мало интересовало. Лун Ань всю жизнь был сосредоточен на науке, так что его совершенно не тянуло заменять настоящую реальность на фальшивую. Как бы он ни старался ради эксперимента, в голове все равно была нестираемая отметка – «это не по-настоящему». В детстве он не любил фантастические книги или сказки, как все сверстники. Ему нравилось читать исторические романы, нравилось изучать мир таким, какой он есть, без выдумок и прикрас.
Выдумка лишь помогает человеку сбежать от проблем. Однако, какой бы красивой она ни была, это только обман для мозга. Человек, сидящий на диване и читающий книгу, остается человеком, сидящим на диване и читающим книгу, даже если он переполнен эмоциями от той информации, что она ему дает. Разве это не вранье самому себе? Разве это не обман? Приходя в этот мир, разве не должны люди сосредоточиться на нем, а не сбегать от него в ужасе в пространство грез и фантазий?
Лун Ань был ученым. Сознание человека, его способность воспроизводить в своей голове образы и картинки, придумывать, творить были для него предметом для изучения. Несомненно, очень интересным. Но сам он старался держать свой разум максимально близко к реальности. В этом мире еще слишком многое остается неисследованным, чтобы отбрасывать его, как нечто ненужное, в угоду красивым миражам.
Он вошел в отведенную для него еще в прошлый раз комнату. С момента первой постановки прошло три дня, и здесь уже, разумеется, кто-то побывал. На спинке стула висело красное платье, покрытое от тонких бретелей до подола блестящими пайетками. Слабо пахло мужским парфюмом, отчего у Лун Аня зачесался нос.
Осторожно убрав платье на вешалку в ряд с другими нарядами, он сел перед зеркалом и посмотрел на свое отражение. В прошлый раз во время медитации ему не удалось понять, как выглядел он сам. Теперь он тоже знал ненамного больше – он явно был одет во что-то светлое, скорее всего серебристое, но его волосы не были такими же длинными, как у юноши на той крыше. Возможно, это была очередная шутка подсознания – как он ни старался отгородиться от своего разума, тот все равно подсовывал реальную картину.
Лун Ань снял тонкую прозрачную резинку, которая удерживала его пряди в коротком хвосте, и достал из принесенной с собой сумки расческу. Ему не хотелось пользоваться теми, что были в этой гримерной. Едва он поднял руки, чтобы причесаться, хлопнула дверь.
– Ура, я нашел тебя, – послышался голос за спиной, и Лун Ань вскинул голову, глядя в отражение. К нему со спины подходил Ван Цин уже в той же одежде, в которой он его видел во время первой постановки. В ярком свете гримерной красивые изумрудные ткани выглядели еще дороже, а черные волосы блестели, рассыпанные по плечам.
Лун Ань отложил расческу и повернулся к нему. Ван Цин улыбнулся и помахал рукой почти перед его лицом.
– Минако сказала мне, где ты. Она очень милая, даже угостила меня вкусным, – с этими словами Ван Цин выставил перед собой вторую руку, которую до этого держал за спиной с таким видом, словно собирался отдать Лун Аню долгожданный подарок. В его пальцах было зажато небольшое красное яблоко. – Будешь?
Лун Ань покачал головой и поднялся с места.
– Уходи. Нам нельзя вот так видеться.
Поняв, что быстрее будет уйти самому, он сделал несколько шагов к двери, но Ван Цин появился прямо перед ним. На его лице было написано неподдельное удивление.
– Почему нельзя?
Лун Ань попытался его обойти. Ван Цин со смехом снова преградил ему путь.
– Сейчас не время.
Чего он не ожидал, так это того, что Ван Цин, услышав это, звонко рассмеется. Он подкинул яблоко и ловко поймал его.
– Раз ты не хочешь, я сам съем, – сказал он, откусив большой кусок от блестящего красного бока. – М-м, сладкое, зря отказался. И чего ты опять морозишься, у нас сейчас нет сценария.
Лун Ань вздохнул.
– В том-то и дело. Это нарушает ход эксперимента.
Ван Цин пожал плечами и продолжил хрустеть яблоком.
– Раз мы играем кого-то, почему бы не познакомиться нормально? Я специально пришел к тебе в образе, чтобы у тебя там не сбилось ничего, – он приблизился к Лун Аню и постучал указательным пальцем по его виску. – Кстати, почему тебя не обрядили во все это? Знаешь, как жарко в этом костюме? Тут два слоя, вот, глянь.
Ван Цин отвел от груди край верхних одеяний, продемонстрировав серую ткань под ними. Лун Ань почувствовал тот же укол раздражения, что и во время последней медитации. Все и так шло не по плану, потому что он не увидел ничего нового, не продвинулся в ходе эксперимента, и то, что творил сейчас Ван Цин, вот так встречаясь с ним вне действа, могло сделать еще хуже.
– Так нужно, – ответил он на его вопрос и снова попытался уйти.
Ван Цин, сунув в рот остатки яблока вместе с маленькой сердцевиной, торопливо удержал его на месте. От его прикосновения через ткань рубашки по телу прошлась дрожь, а раздражение стало еще сильнее. Доктор Фа предупреждала его, что медитации могут привести к странным ощущениям в теле, потому что внутренняя энергия начинает вести себя по-другому, но раньше побочных эффектов не возникало. Что-то подобное случилось с ним на первой постановке, когда Лун Ань, сам не зная зачем, подался к Ван Цину, попытавшись его схватить.
– Да что ты такой дикий? «Не время, не время». Вот же заладил, мы так весь сценарий здесь отыграем, и ты не скажешь мне ни единого слова, кроме того, что там написано. Может, я хочу узнать тебя получше, – сказал Ван Цин.
– В этом нет необходимости.
Ван Цин надул губы, но потом снова расплылся в улыбке, как будто слова Лун Аня его нисколько не задели.
– Не будь так строг ко мне, Лун-гэгэ.
Лун Ань резко выдохнул. Грудь обожгло так, словно изнутри на ребра плеснули кипятком.
– Почему ты меня так называешь? – спросил он.
Ван
