– Всё хорошо будет, – шепнула ей Таскув и вернулась к пленникам, за короткий путь в несколько шагов пытаясь сообразить, как отговариваться будет. Она поймала взгляд Унху: охотник смотрел исподлобья, но без упрёка. Что ж, сами виноваты: плохо скрывались. На разбитой губе его набухала кровь, он то и дело слизывал её и пытался плечом достать рассечённую бровь, из которой по виску уже потекла алая струйка.
– За мной они пришли, – пытаясь придать голосу как можно больше беспечности, обратилась Таскув к Смилану. Тот лишь руки на груди скрестил. – Не хотели, видно, из дома отпускать. Друзья мои самые близкие, с детства самого. Вот, это Унху, охотник самый лучший в пауле. А это Эви. Сестра моя.
И глянула на них с весёлым укором, будто они безобидную шалость сотворили. А ведь муромчане Унху и убить могли ненароком. Особенно коли тот сопротивляться начал. Не может он без сопротивления. Ещё совсем мальчишкой слыл самым упрямым и задиристым среди ровесников.
– Таких верных друзей ещё поискать надо, – прогрохотал Отомаш. Подошёл и встал рядом с сыном, поддерживая его недоверие. – Столько вёрст вслед за тобой мотали. И прятались хорошо, только нынче мы их заметили. А коли прячутся, значит зло задумали?
– Не отпустим её в далёкую дорогу одну! – пискнула Эви и на мать покосилась. А та уже слёзы уняла и теперь один только её вид обещал дочери суровую расправу, коли всё утрясётся.
– Не пустим, – неожиданно пробасил Унху, решив присоединиться к лжи Таскув.
Она только улыбнулась благодарно на его слова. Чем проще всё объясняется, тем лучше. Вот только что Эви тут делает, до сих пор не разумелось. Неужто за своей нежданной зазнобой решила пойти?
– Так она же и не одна, – Смилан качнул головой в сторону Елдана с сыновьями, которые покамест в разговор не вмешивались. Охотник и вовсе с подозрением оглядывал Унху: знать, отец обо всех своих тревогах ему поведал. Вот они и подтвердились.
Таскув только руками развела, что, мол, с ними поделаешь. И правда – что? Самое плохое – обратно в паул отправят той же дорогой, что и пришли. Отомаш возвёл очи горе: задали вогулы задачку. Он подошел к Унху, придирчиво его оглядел от макушки до пят, забрал у своего воина его лук и повертел в руках. Цокнул языком, то ли разочарованно, то ли, наоборот, удовлетворённо.
– Положим, меткий охотник нам в дороге пригодится, – начал он. От сердца тут же отлегло. – А вот девица не пришей кобыле хвост. Домой её отправить надо.
Евья вдоволь насмотрелась и на виновато притихшую дочь, и на Унху да подошла к Таскув.
– Что он говорит? – указала она взглядом на воеводу.
– Говорит, Эви обратно в паул отправить надо.
Тётка хмыкнула и шагнула вперёд, обращая внимание всех на себя.
– Скажи ему, Таскув, что дочь я домой теперь не пущу. Раз уж духи её сюда привели, так тому и быть. Значит, рядом со мной ей идти надо и с сестрой. Такова воля Нуми-Торума, и не нам ей перечить.
Таскув всё передала Отомашу слово в слово. Тот посмурнел пуще грозовой тучи, но разве теперь время склоки затевать? Солнце упорно ползло вверх, к полудню, а лагерь ещё никто не собирал. Дорога впереди неблизкая и сложная, а они все тут простаивают без толку.
– Пусть идёт, в самом деле, – вздохнул Смилан. – Лишь бы обузой не стала. Да и кудеснице так привычнее будет, когда родичи кругом.
Отомаш глянул на Таскув, сощурившись. Знать только особое назначение уберегли её от гнева воеводы.
– Коль мешаться девица в пути будет, быстро её домой спроважу, – угрожающе пообещал он. – Через горы одна пойдёт, может, поумнеет, – и на Евью кивнул, передай, мол.
Да тётка в этот раз его и так поняла: не первое лето на свете живёт. Одно что в лицо воеводе не фыркнула, но удержалась. Чтобы вогулка, к горам и лесам привыкшая с детства, кому-то в пути помешала!
Воины отпустили незадачливых пленников да и тут же словно о них позабыли – принялись стоянку сворачивать. Эви бросилась к матери, обняла её, бормоча извинения. Евья что-то строго высказала ей да за косы дёрнула так, что та громко ойкнула. Не ко времени она своевольничать решила, и наверняка Унху, к которому в пути прибилась, выдала. Уж вряд ли тот позволил бы себя обнаружить.
А охотник, исподволь поглядывая на Елдана, подошёл к Таскув. И видно: дотронуться хочет, а то и к губам припасть в поцелуе, но держится. Пусть надзиратель, приставленный отцом, и догадался обо всём, а скрытничать нужно продолжать, чтобы мешать не начал.
– Может, оно и лучше так вышло, что нашли нас, – шепнул Унху и всё ж коснулся рукава Таскув. Коротко, словно украл что.
– Может, и лучше. А может, и хуже – там посмотрим, – пожала та плечами. – Как Эви с тобой оказалась?
– Да я её только к вечеру первого дня заметил. Всё вас боялся упустить, вот по сторонам особо и не смотрел. А там поздно стало её назад в ночь да одну отправлять. Ещё и мне пригрозила, коль прогоню, пойдёт и всё Елдану расскажет, что мы задумали, – он досадливо поморщился, глянув на Эви. – Потом рассказала, что за сердцем своим пошла. Глупая. И всё же выдала себя, когда на них глазеть полезла.
Охотник оглядел муромчан, что хлопотали вокруг, словно не понимал, как Эви вообще могла что-то в одном из них найти. Да ещё и такого, чтобы сломя голову неведомо куда за ним броситься.
– Отчего ж глупая, – Таскув улыбнулась. – Ты тоже за сердцем пошёл, разве нет?
Унху нахмурился, потрогал кончиками пальцев разбитую губу, а после и бровь.
– Так вот…
Таскув потянула его за собой, к пню, возле которого впопыхах бросила тучан. Усадила на него и тряпицы чистые, разрезанные узкими полосками, достала. Намочила водой из бурдючка да принялась ссадины промывать. И так стало хорошо от этого и спокойно. И правда, наверное, лучше, когда никто ни от кого за деревьями и в тени не прячется. А как на ритуал ускользнуть, они придумают. Может, и Эви пригодится.
Скоро снова выдвинулись в дорогу. Исполинские болваны на вершине Мань-Пупу-Нёра скоро измельчали до неразличимых точек, а там и вовсе пропали за верхушками елей. По небу потянулась кудлатая хмарь, заклубилась, точно раздумывала, стоит ли обрушивать на путников дождь. На сей раз муромчане всё больше молчали, приглядываясь к новым спутникам. Елдан и вовсе не отходил от Таскув, которая на время уступила своего мерина Эви, и шла нынче пешком. Ноги нещадно болели после нескольких дней в седле, и она была даже рада такой передышке. К тому же, чем дальше, тем дорога к Ялпынг-Нёру становилась труднее. То и дело всадникам приходилось спешиваться, чтобы пройти болотце в лесу или скользкую от вечного тумана каменную осыпь на склоне очередного холма. Края становились неприветливее, словно смывало с них даже скудную краску северной весны. Но время от времени в седловинах гор рассыпались яркими пятнами цветочные полянки, и тогда будто солнечный луч освещал душу.
Ялпынг-Нёр приближался. Таскув чувствовала его все сильнее с каждым шагом. Чаще среди густого пихтового и елового леса стали попадаться покрытые низкой травой холмы. Здесь камни росли словно из самой земли а поверх растущих в низинах лесов можно было увидеть захватывающий простор. Закат разбавленным золотом сквозь редкие облака обливал три вершины вдалеке. Самая высокая из них – Ойка-Сяхыл – ещё была покрыта снегом. Но на неё взбираться не придётся. Надо только дойти до седловины.
