Книга Два памфлета - Эдмунд Бёрк

Толкование закона, идущее против духа тех привилегий, которые он должен был поддерживать, – это опасное толкование. Для нас сущностно важно иметь реальное, bona fide представительство – а не представительство в форме, виде, отражении или функции закона. Избирательное право не сводится к своей форме, дабы соответствовать какому-то методу или правилу технического обоснования, это не принцип, который может заменить Тита или Мэвия, Джона Доу или Ричарда Роу на месте избранника – не принцип, который одинаково готов принять любого. Это право, смысл которого сводится к тому, чтобы дать народу определенного человека – и только его одного, которого народ знает, ценит, любит и которому доверяет своими голосами, отданными в действительности, а не благодаря какому-то там толкованию. Это право является частью их собственной способности к вынесению суждений и проявлению чувств, а не ens rationis и творением закона. Ну не могут схемы, подменяющие реальное голосование, хоть как-то отвечать задаче народной репрезентации.

Знаю, суды и раньше давали натянутые трактовки законов. Таковой является виндикация по нормам общего права. Толкование, которое в данном случае дает тем, о ком мы говорим – ради их же безопасности и права – ключника, зазывалу или подметальщика двора, или какую другую должность без смысла или цели, конечно же, является очевидным вымыслом. Однако королевство всегда шло на подобные уступки, ибо дыра в старом Вестминстерском статуте, которая позволяла вступать в право бессрочного владения, была куда более полезной и логичной, нежели закон, который с ее помощью обходился. Но вот попытка превратить избирательное право в фарс и насмешку, как в случае с виндикацией – я надеюсь – будет иметь иную судьбу, ибо законы, давшие его, нам куда ближе и милее, в то время как дыра, его отнимающая, куда более ненавистна.

Правда, народу сказали, что власть волюнтаристского исключения из Палаты общин находится в руках людей, которым можно доверять, которые точно не станут использовать ее в своих целях. Но пока я не найду в этой аргументации нечто отличное от обычной защиты деспотизма, особого внимания обращать на нее я не буду. Народ доволен возможностью самостоятельно пользоваться своими правами и не потерпит никаких нападок на эти права со стороны Палаты общин. И он прав. Народ не должен вручать Палате общин возможность отнять свои избирательные права, ибо государственное устройство, доверившее контроль над ними двум другим ветвям власти, не предоставляло его этой палате. Глупостью, подобающим наказанием за которую было бы рабство, – вот чем является вера в институт, которому не доверяют законы. Глупостью является и оказание Палате общин, нагло присвоившей самую жесткую и самую отвратительную часть законодательной власти, того уровня подчинения, который может получить только сам закон.

Когда Палата общин в попытке получить новые функции за счет других государственных институтов ради самих только общин перешла к серьезным мерам, пусть и несправедливо, зато, как минимум, естественно, что члены общин смотрят на это сквозь пальцы, ибо, в конце концов, Палата старалась ради нас. Но когда от нас требуют подчинения в противостоянии народа и его представителей, и все, что получили бы последние, было бы отнято именно у нас, то они принимают нас за детей, утверждая, будто являются нашими избранниками, нашей кровью и плотью, и что они бичуют нас – ради нашей же пользы. Само их желание иметь такую власть супротив закона показывает, что они ее не стоят. Что они точно будут ей злоупотреблять. Ибо все, у кого была неподконтрольная власть, ведущая к их собственной выгоде и величию, всегда ей злоупотребляли: и лично я не вижу ничего такого, что бы теоретически могло чудесным образом преодолеть воплощение этой максимы.

Но нам придется ослепнуть, дабы счесть данную проблему простым частным случаем столкновения Палаты общин и избирателей. Ибо подлинное столкновение происходит между избирателями нашего королевства и короной. Короной, управляющей Палатой общин. Какая разница, могут ли министры короны исключать неугодных с помощью утратившей свою независимость Палаты общин или с помощью Звездной палаты, или же с помощью зависимого от них суда королевской скамьи, если члены парламента хотя бы раз на деле уверуют в то, что в своей политической карьере они не зависят от народа, то они, без всяких оговорок, окажутся под влиянием двора.

Воистину, парламент не связанный с народом, как воздух необходим министрам, ранее потерявшим ту же самую связь. А потому те, кто знает, сколь серьезные трудности преодолело теневое правительство, и сколько выпало на долю правительства марионеточного в этом предприятии, поймет, какую невероятную важность имеет для всей новой схемы управления принцип волюнтаристского и личностного ограничения прав, введенный этими новыми «слугами короля».

А потому, когда Палата общин почувствовала себя вправе исключать собственных членов, для того, чтобы не допустить ее возвращения в подчинение народу, необходима была всего одна вещь: неограниченное финансирование, распоряжаться которым мог бы только двор.

Дабы воплотить план уподобления нашего двора дворам соседних государств, нужно было уничтожить те ассигнования доходов, которые направлены на ограничения собственности короны – как те законы, что были направленны на ограничение ее власти. За дело взялись, предложив парламенту покрыть долги цивильного листа. В 1769 году они составляли примерно 513 000 фунтов. Такие предложения выдвигались и раньше, но процедура осуществления прежних предложений совершенно не удовлетворяла текущей цели.

Когда корона обратилась к общинам за оплатой долгов по цивильному листу, само обращение должно было соответствовать как минимум одному из трех требований, а то и всем трем разом. Либо должно было утверждаться, что парламент перераспределил финансирование, предназначенное короне, на иные цели, либо что выделенные суммы были меньше назначенных парламентом и потому должны были быть дополнены, либо же что средства, необходимые для оплаты долга по цивильному листу, возросли из-за возрастания расходов. Во время правления королевы Анны корона оказалась в долгах. Причиной долгов парламент счел уменьшение и передачу части ее фондов и принял объективное решение (а таким оно и было) погасить их. И никого не волновало, что доходы, которые должно было предоставить для этой цели правительство, составляли более 580 000 фунтов в год. Ибо потом, когда их передали Георгу I, к ним добавили еще 120 000 фунтов, доведя общую сумму до 700 000 фунтов в год. Правда, тогда утверждалось – и в этом я не сомневаюсь, – что реальное финансирование годами не превышало 550 000 фунтов. Эти гигантские цифры тогда всех озаботили, да и сравнивать их можно только с теперешними. К парламенту обратились не за выплатой денег, а за предоставлением королеве возможности расплатиться с долгами, увеличив финансирование цивильного листа.

Дважды уплачивали долги по цивильному листу при правлении Георга I. Финансирование предоставлялось по той же схеме, что и при королеве Анне. Доходы цивильного листа были кредитованы для получения дополнительных средств и должны были быть выкуплены за получившуюся сумму.

Георг II получил дополнение к своему цивильному листу. Он должен был получать уже по 800 000 фунтов в год. Прошло девятнадцать лет и одно восстание, прежде чем он попросил парламент расплатиться по долгам цивильного листа. При этом за такие немалые растраты целиком и полностью несет ответственность указанное восстание. Однако же эти гигантские финансовые требования считались правительством временными.

За несколько лет до этого дефицит доходов цивильного листа стал главным, если не сказать единственным, основанием для финансового обращения к парламенту. Примерно тогда же доходы листа сильно упали. За все время правления Георга II средняя цифра доходов ни разу не достигала 800 000 фунтов.

Этот правитель занимал трон еще четырнадцать лет, и не только не было с его стороны никаких новых финансовых обращений, но так хорошо регулировались все его доходы и расходы, что даже несмотря на то, что многие члены двора были куда раскованнее и свободнее в тратах, нежели теперь, по его