не единственный случай «перекодировки» монахом народного мотива в нравоучительную тему.
Не таким ли образчиком «перекодировки» фольклорного мотива (отдаленного прообраза Гетева «Ученика чародея») является и рассказ о чуде, которое случилось в монастыре святой Катерины на Синае? У монахов кончилась еда, и они попросили монаха, который уединился на вершине горы (очевидно, наибольшего праведника среди них, молитвы которого должны были быть особо эффективны), молиться богу о помощи голодающим. Тот начал молиться, и полилось оливковое масло. Оно текло такими ручьями, что залило весь монастырь, грозя потопить монахов. Лишь после того как сбегали к отшельнику с просьбой остановить молитву, ключ перестал бить. Продав масло, монахи купили себе продуктов, а один сосуд, полный масла, оставили в память о чуде (Greven, N 87). Распространенный в фольклоре мотив распутья дорог, стоя у которого человек должен выбрать верный путь, использован в «примерах» в морализаторских целях: одна дорога, ведущая сперва по полному шипов лесу, открывает перед странником рай; другая, начинающаяся в приятном лесу, заканчивается в аду (DM, IV: 53).
11
Злые духи, покидающие тело одержимого. Миниатюра начала 16 в.
12
Похороны собаки (пародия на погребальную процессию). Миниатюра из английской псалтири. 14 в.
13
Рака с мощами, которую несут собака и монах-животное, слева сирена с книгой. Миниатюра из французской псалтири конца 13 в.
14
Бесы в охоте за душами. Миниатюра из французского часослова. Первая четверть 14 в.
15
Человек-растение. Собор Сен Лазар, Отен. 12 в.
16
Человек-растение. Церковь в Бургайсе, Южный Тироль. 12 в.
17
Человек-растение. Церковь в Дрюбеке, Германия. Начало 13 в.
18
Человек-растение. Собор в Галле. Около 1290
Выше уже упоминалось о популярности рассказов о короле Артуре. Проповедникам приходилось с этим считаться, но они использовали легенды на свой лад. Некий видный клирик, по словам Этьена де Бурбон, читал проповедь «как в hystoria Arturi»: прибыл корабль без капитана и кормчего, с убитым рыцарем на борту, а при теле была положена запись, призывавшая отмстить за невинно убитого. Проповедник дал такое толкование рассказу: это образ Христа «на корабле креста, без вины убиенного иудеями и язычниками ради нашего спасения» (ЕВ, N95). В других случаях проповедь «демонизирует» легенды об Артуре и его дворе. Гора Гибер, в которой он сидит со своими рыцарями, оказывается частью ада. По словам Цезария Гейстербахского, «три года назад» люди, находившиеся близ этой горы, услыхали мощный глас, который троекратно повторил: «Приготовь место». Ждали герцога Бертольфа, безжалостного тирана и отступника от истинной веры. Гибер, подобно Этне и некоторым другим горам и вулканам, считался входом в преисподнюю. Слуга, посланный деканом палермской церкви на поиски исчезнувшего коня, повстречал некоего старца, который сказал, что конь — у короля Артура в горе Гибер, изрыгающей пламя подобно Вулкану (Везувию). Старец поручил этому слуге передать своему господину: пусть через четырнадцать дней явится ко двору короля. Узнав о приглашении Артура, декан посмеялся, но тотчас заболел и в назначенный день умер (DM, XII: 12,13).
19, 20
Красота и уродство человека. Капители собора в Магдебурге. 1215
«Дикой охоте», в которой, согласно распространенным верованиям, участвуют рыцари короля Артура или другие мифологические персонажи, церковные авторы также дают демонологическую интерпретацию: то бесы, выдающие себя за рыцарей, дабы вводить в заблуждение народ[31]. Такие «рыцари», а на самом деле демоны, завлекли в свой дворец повстречавшего их крестьянина, который принял участие в их пирушке, наблюдал танцы и игры, переспал с красавицей, а наутро пробудился в лесу на связке дров (ЕВ, 365).
21, 22
Монстры, химеры, сказочные звери. Фриз портала церкви в д'Ольней. 12 в.
Средневековый фольклор, подчеркивает Ле Гофф, может быть познан историком культуры не сам по себе, но как полюс социальной и культурной динамики феодального общества, и в этом обществе «примеры» были одним из важнейших средств культурного взаимообмена и эффективным инструментом идеологического воздействия[32]. Подобная постановка вопроса представляется плодотворной и перспективной. «Примеры» выдвигаются на первый план среди других категорий среднелатинской литературы как источники, при посредстве изучения которых медиевист, действительно, может более четко уяснить себе соотношение разных слоев и уровней средневековой культуры. Но, мне кажется, проблема не исчерпывается вычленением упомянутых культурных оппозиций — «ученой» и «фольклорной». Ибо по мере обнаружения сложных связей и антагонизмов мы все вновь подходим к вопросу о совмещении обеих традиций в одном и том же сознании. Это сочетание, симбиоз элементов книжного, официального христианства с фольклором, с архаическими способами мыслить и видеть мир приходится предположить и для необразованных людей и для искушенных в богословии. Разумеется, соотношение обеих традиций в сознании тех и других было в высшей степени различно, и тем не менее «простец», каким был неграмотный прихожанин, таился и в призванном опекать его священнике, и в монахе, и, возможно, даже в «высоколобом» схоласте. Не потому ли, что в сознании любого средневекового человека — в разных пропорциях — всегда были сопряжены оба полюса культуры, и было возможно появление таких жанров среднелатинской литературы, как «примеры», видения потустороннего мира, жития? Ле Гофф и Шмитт правы, когда пишут о настороженности, с какой авторы «примеров» использовали фольклорный материал, — и тем не менее они его использовали, и не только потому, что им нужно было апеллировать к сознанию масс, продолжавших во многом жить в фольклорной традиции, но также и потому, что и сами авторы сборников «примеров» и проповедей вовсе не были чужды фольклору, вероятно, уже «переваренному» в монастырской среде. Их мыслительный «инструментарий», несмотря на схоластическую выучку, вне сомнения, хранил культурную память архаических времен.
Моя мысль сводится к следующему. «Примеры», как и другие упомянутые сейчас жанры среднелатинской литературы, будучи точкой «встречи» двух уровней культуры, ученого и фольклорного, вместе с тем являлись порождением глубокого своеобразия средневековой культуры как таковой. То ви´дение мира, которое вырисовывается при внимательном проникновении в содержание «примеров», так или иначе было присуще всем — и автору, образованному монаху или церковному деятелю, и проповеднику, использовавшему «пример» в своей пастырской деятельности, и его слушателям, горожанам, крестьянам, рыцарям, монахам.
23
Петушиный бой. Собор Сен Лазар, Отен. 12 в.
24
Лис и аист. Собор Сен Урсе, Бурж. 12 в.
25
Звери, играющие в шахматы. Капитель собора в Наумбурге. 1320
Это виденье мира широко представлено и в искусстве того времени. В соборах статуи божества
