Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 65
прямо к лицу.
– И правда, Гитти, у меня температура. Я приму аспирин, он поможет.
Гитти задирает подбородок. Она указывает на компьютер:
– Это из-за него ты болеешь.
– Найн, – говорит Рейзл. – От работы не болеют.
Но она все равно тут же захлопывает ноутбук, будто закручивая крышку банки, будто чтобы запереть свой запах внутри, между клавиатурой и экраном.
– Йа, – говорит Гитти. – Ты слишком много работаешь, – она тянется к ноутбуку. – Давай я тебе помогу.
Тут у Рейзл будто и правда подскакивает температура – от осознания, что Гитти может увидеть порно.
Она представляет это всего на полсекунды. Может, она могла бы рассказать Гитти? Может, это так же просто, как показать ей The Maccabeats, эту глупую песню, один раз показать, и все?
– Ты принесешь аспирин? – поторапливает она сестру. Даже в таком состоянии Рейзл все равно старшая сестра, Рейзл все равно раздает приказы. – Шкоах, – кричит она с кровати и с благодарностью выдыхает, когда Гитти скрывается в ванной.
Разбитое время
Когда тати получил травму на работе, всем показалось, что пострадала не только его спина. Будто сломалась часть из жизни, сломалось само время, и все пошло в неправильном порядке. Что болеет старенький зейде, было ожидаемо. Но не тати.
Это случилось три года назад, когда Рейзл была в десятом классе. Мами позвонила Рейзл, когда та работала – помогала матери шести детей, старшему из которых не было и восьми. Мами вручила ей кошерный телефон, чтобы звонить насчет продуктов, которые нужно докупить, или когда надо было срочно связаться. В тот вечер мами попросила Рейзл зайти за таблетками для зейде – у него проблемы с почками.
Когда Рейзл пришла домой, в кухне никого не было, стол пустовал, лишь громко свистел чайник на плите. Затем к свисту присоединился стон из коридора, глубокий стон, намного ниже свиста, давящий. Рейзл быстро заварила чай, чтобы отнести зейде вместе с лекарствами, но обнаружила его безмятежно храпящим в своей комнате. Его разбудил стук подноса, опустившегося на комод.
– Ты принесла чай! Шкоах, Рейзеле, – поблагодарил он. – Какая ты добрая. – Зейде снова закрыл глаза, но продолжил говорить: – Это цхис твоей мами, ее великая заслуга, что у нее такая дочь. Ты даже знаешь, когда я хочу пить!
– А где мами? Это ведь она поставила тебе чайник?
– Ай, нет, – сказал зейде.
Из спальни родителей снова раздался стон. Рейзл подскочила к двери, но зейде ее окликнул:
– Чай!
Рейзл вернулась, захватив еще подушку, и торопливо взбила те, что уже лежали, чтобы зейде мог сидеть прямо. Поднос она поставила на стул у кровати, расплескав впопыхах немного чая из чашки.
– Ништ геферлех, – сказал зейде. – Ничего страшного. Иди, – он махнул ей рукой.
Стоны стали более пронзительными. Боль в крике тати, совершенно не похожем на его обычные крики, напугала Рейзл. Тати всегда был строгим, но иногда приправлял ее мягкостью. Он постоянно что-то ей запрещал, но потом приносил им с Гитти игрушки. Врывался в их комнату, держа руки за спиной, и предлагал угадать, что он принес, чтобы их порадовать. Он заходил в кошерный магазин игрушек по дороге с работы и приносил им семью мицва-куколок, закрывающих глаза руками за произнесением вечерней Шма, или куколку шаббатней мами с игрушечными свечками и маленькими пластмассовыми халами.
Сейчас в нем не было ни намека на эту мягкость. Низкий болезненный стон напомнил Рейзл уверенный голос тати, проговаривающего благословение после еды. Даже после субботнего обеда, когда ему не терпелось поскорее оказаться в кровати и отдохнуть, он четко произносил каждое слово молитвы. Вот и сейчас он как будто спешил – отчасти из желания поскорее покончить с этим, как с шаббатним благословением, отчасти от отчаяния. Рейзл почувствовала, что он не знает, как положить конец этим страданиям.
Мами сидит у кровати, напуганная. Кажется, она тоже не знает.
– Ты не принесла чай? – упрекнул ее тати.
– Я отнесла его зейде.
– Зейде? Почему? А мне что, чай не нужен?
Лоб тати прорезала морщина разочарования. Уголки его губ опустились, будто он только что попробовал еду, которая должна была быть вкусной, но оказалась гнилой, и ему не терпелось ее выплюнуть.
– Да, тати. – Рейзл отвернулась, чтобы не смотреть на горькое выражение лица, которое не узнавала. – Сейчас принесу тебе чай, – сказала она и вышла из комнаты.
К счастью, когда она вернулась с чаем, свет был выключен. Она поставила поднос на комод, но не осталась, чтобы помочь. Мами сама принялась кормить тати с ложечки.
Мами много дней ходила между комнатами зейде и тати, делала чаи и компрессы, приносила им лекарства, молоко или воду и еду, если таблетки надо было принимать с едой. Останавливалась она, лишь когда Рейзл возвращалась с учебы или работы, тогда Рейзл отчасти перенимала у нее эстафету и шла помогать зейде. Если она заходила к тати, он кричал: «Позови мами!»
Голос тати эхом раздавался у нее в голове, даже когда она уходила из комнаты.
Рейзл вышла из комнаты тати, полной злобы и боли, и обнаружила мами на диване в гостиной. Рейзл удивило, что мами закинула ноги на подлокотник.
– Я уволюсь, – сказала Рейзл. – Тебе тяжело одной.
Мами это не одобрила.
– Найн, найн. Работай дальше. Это ничего. Я просто сегодня устала.
– Я могу снова выйти в следующем году. Помощь все равно будет нужна.
Но Рейзл не уволилась. Это тати на какое-то время ушел с работы, а Рейзл стала работать больше, чтобы самой платить за проезд и помогать семье. Когда тати вернулся на работу, он больше не поднимал тяжелых коробок с товаром – никаких пятидесятидюймовых телевизоров («Ну зачем он поднял этот телевизор? Двадцать пять лет там проработал! Он же менеджер! А до сих пор коробки таскает, как шаббес гой!» – сетовала мами, качая головой. Конечно, тати она этого не сказала. Он бы разозлился, а разве оно того стоило?) Тати нашел обезболивающее, от которого его не рвало и не было запора, по крайней мере такого, с которым не справился бы чернослив. Постепенно он начал выходить из комнаты, передвигаться, ходить в шул, ездить в магазин на Манхэттене в специальном фургоне – в дни, когда боль немного отступала. Но грубость в его голосе никуда не исчезла, а терпение только уменьшалось. Злить тати никому не хотелось. Когда он кричал, из комнаты будто исчезал воздух, будто она должна треснуть, чтобы гром голоса тати вылетел, а кислород вернулся. Когда он кричал, морщины у него на лбу становились глубже, на лице выступали
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 65
