Книга Гадина Петровна - Вера Платонова

молчаливого телохранителя и таскаться везде за своей деятельной госпожой, так разительно отличавшейся от всех монарших особ, виденных им за всю жизнь. Он несколько раз предлагал ей для личного сопровождения пару воинов помоложе, но она категорически отвергала эти варианты. И на этот раз он шел чуть позади Ровены, размышляя, что она собралась изыскивать у пожилой королевы.

Старуха находилась в своей просторной комнате в присутствии знакомых уже принцессе сиделок.

— Здравствуйте! — громко, как принято разговаривать с пожилыми людьми, поздоровалась Ровена, стараясь придать своему лицу любезное выражение.

Но старая королева не обратила на нее ни малейшего внимания, продолжая смотреть куда-то сквозь.

Ровена постояла, выжидая реакции, и продолжила:

— А я вам конфеток принесла, — она поставила на стол вазочку с позаимствованными во время инвентаризации на кухне сладостями. Накануне в голове всплыло, что старики, как дети, обожают сладкое. — Вы любите конфеты? Монпасье, трюфели, чернослив в шоколаде?

Старая женщина сфокусировала на принцессе взгляд и коротко и внятно произнесла одно слово: «Иггдрасиль». А затем прикрыла веки и задремала.

— Иггдрасиль? Что это? — слово для принцессы не было знакомым. — Это чье-то имя?

Старая королева не отвечала. Одна из сиделок положила свою руку на ладонь старухи, затем пощупала ей запястье.

— Что такое, что? — заволновалась Ровена.

Сиделка, что щупала пульс посмотрела на нее и отрицательно покачала головой. Другая подошла к большому письменному столу в углу комнаты и вынула из ящика большой бумажный конверт.

— Она вчера ненадолго пришла в разум. И велела передать вам это после своей смерти лично в руки, — она протянула конверт принцессе. — Там какие-то записки.

Ровена пришла в нервное расстройство: складывалось впечатление, что одно ее присутствие приносило королевской семье потери и невзгоды. Она нетерпеливо заглянула в конверт. В нем лежали исписанные убористым округлым почерком листы, потемневшие от времени, покрытые пятнами и следами, которые неизбежны для документов, которые часто берут в руки. Принцесса попросила лист бумаги и перо, которым слабо накорябала: «ИГДРАСИЛЬ», чтобы не забыть чудное слово, и тоже вложила в конверт.

В свои покои она летела быстрее ветра, в нетерпении гадая, что же такое найдется в конверте. Заперевшись на ключ изнутри, она аккуратно вынула листки в том порядке, в котором они были сложены в конверт, и начала читать.

«Сегодня какое-то мая 1937 года. Точного числа не знаю. Я вообще многое забываю. Пока помню, что зовут меня Екатерина Викторовна Лисицына, мне 36 лет…»

Глава 15. Записки из прошлого и не только

Ровена села на стул и заново пробежалась по строчкам, пытаясь как можно осознаннее воспринять каждое слово:

'Сегодня какое-то мая 1937 года. Какое точно число, я не знаю. Я вообще многое забываю. Пока помню, что зовут меня Екатерина Викторовна Лисицына, мне 36 лет. Вдова. Родителей не помню, воспитывалась в сиротском доме. Работаю на Крюковском стекольном заводе упаковщицей, коммунистка.

Это была моя первая проверка в качестве руководителя отряда по борьбе с антисоветской агитацией, мы зашли в библиотеку пос. Пыжи.

Володя Берзоц позвал меня в отряд. Четыре года мы бок о бок с товарищами проводили рейды по библиотекам, домам и квартирам, изымая пережитки патриархальной глупости и темноты, вредоносные газеты с западной пропагандой, книжки писателей антисоветчины.

В феврале я случайно обнаружила, что Володя хранит у себя сборники русских, французских, итальянских народных сказок. Он обманул доверие своих товарищей по отряду, как мы выяснили, утаил некоторые книги, сохраняя их от утилизации. Он предал меня, ведь если бы мы успели вступить в гражданский брак, его проступок запятнал и меня.

Я приняла тяжелое решение сообщить о его гадком аморальном поступке руководству ячейки в Зеленограде. Дошли слухи, что у него обнаружили две библии.

Больше Володю мы не видели. Мне пришлось принять на себя руководство работой отряда.

В Пыжах мы обнаружили непочатый край антисоветчины. Ребята устали выносить книги. Я стояла на лестнице и сбрасывала им все новые и новые образцы гнилостной пропаганды. Потянулась за стоявшим на самом верху изданием со старинными западными сказками. Наверное, оступилась. Дальше темнота.

Принцесса положила листок и в волнении зажмурила глаза. В дверь постучали, Ровена знала, что так стучит к ней Фрэн.

— Госпожа, можно? — послышался голос горничной.

— Нет! Я занята! — крикнула в ответ ей Ровена.

— Вам тут записка!

— Всё потом.

Записок ей на сегодня уже хватало. Она взяла второй лист.

«Я не знаю, как это возможно. Я открыла глаза и обнаружила себя в старинной карете, запряженной лошадьми. Лошади поразили меня сильнее всего. Красивые, с тонкими длинными ногами, в богатой упряжи. Я сама стала другой. У меня лицо и тело юной девушки. Я ощущаю боль, голод, холод и жару, чувствую запахи. Все будто по-настоящему и не по-настоящему одновременно. Я всю жизнь стремилась к равенству, идеалам коммунизма, но словно попала в колыбель буржуйского мира. Мне прислуживают другие люди, одежда и украшения стоят как зарплата половины рабочих стеклозавода вместе взятых. Но самое страшное, что на привале одну из лошадей плохо привязали, она наступила на осиное гнездо, обезумела и затоптала меня насмерть! Я отчетливо помню ужас, боль и чувство безысходности. Спустя секунду я снова оказалась в карете».

Ну почему ее предшественница решила умереть именно сейчас? Они бы друг друга поняли, как никто другой.

Следующие два абзаца к досаде принцессы оказались испачканы чем-то неизвестным и прочтению не подлежали. Уцелела лишь пара последних предложений: «Король приятен, обходителен и молод… Пятно.… Я стану королевой и мы вместе построим здесь другое государство, основанное на принципах товарищества и коммунизма».

Ровена скептически хмыкнула: невелики же были твои успехи, Катерина. Но тут же обиженно подумала, что с женихом Ровене I повезло сильнее, он пришелся женщине по вкусу. Несправедливенько как-то.

Далее записи становились все менее последовательными, как будто Катя писала урывками, несистемно.

В дверь снова постучали, это Теофиль — он всегда стучал тихо и мягко, будто перебирая пальцами по двери.

— Теофиль, лучше позже! — гаркнула она. — Через час зайди.

«Пять рудников. Два на севере, по одному — на юге, западе, востоке.» — прочла она на следующей странице. Почему теперь четыре? Куда исчез пятый?

«С ними что-то стало. Я поеду туда вместе с Леонардом. Чем дольше я здесь нахожусь, тем сильнее думаю о том, что в нашем мире я не найду такого мужчины. Он прекрасен. Может быть, я всю жизнь заблуждалась, и существует загробный мир? Рай? Я в раю? Но за что? За то, что вырывала у людей из рук и сжигала библии и евангелия?