но не отталкивающе.
— А что мне к лицу? — спросил он, закончив свои манипуляции и поднимаясь на ноги, а испорченная пара скрылась в кармане джинсов.
Я не стала отвечать на эту провокацию и всё еще пыталась переварить тот факт, что посторонний по сути человек вторгся практически в каждое помещение в этой квартире и строгим профессиональным взглядом ставил «неудовлетворительно» по части пригодности к жилью.
— Послушай, Дима. То, что ты сказал про ремонт и помощь, — это еще в силе? Я совсем не знаю, с чего начать, но очень хотелось бы обустроить комнату сыну до праздников. Это возможно?
— Возможно. Только прошу, больше не открывай окна в комнате. И скорее всего нужно будет вывести стены под поклейку заново и прогрунтовать нормально.
— Тогда сообщи, что нужно купить и в какой день ты сможешь начать? Какой у тебя график? — спросила я, полная решимости помочь ему всем, чем только смогу.
Не из-за желания сэкономить — нет. Просто не хотела навязываться и занимать всё его свободное время.
— График?
Удивление в голосе было странным, но искренним.
— Ну да, график. Я когда работала в продуктовом, там обычно котировалась схема три смены через одну, хотя обещали два через два. Но персонала часто не хватало, многие не выдерживали и недели, так что фактически мы жили на работе.
Дима как-то слишком долго и напряжённо молчал. Он задумчиво смотрел на меня, и в этом взгляде читалось сомнение и спор самим с собой.
— У меня будет выходной в среду. Я приду часов в десять утра, хорошо?
Я кивнула, и он решительно двинулся к выходу. Даже как-то слишком решительно, будто внезапно вспомнил про срочные дела. Хотя, может быть, они у него действительно были — в конце концов, воскресные вечера принято проводить с детьми и… девушками.
Глава 7.2
* * *
Я надеялась, что до среды ничего плохого не произойдёт.
На все мои сообщения с вопросами о том, какие материалы необходимо закупить Дмитрий отвечал: «Сам разберусь». На следующий за этим еще один логичный вопрос: «Какую сумму и куда скинуть?», в ответ приходил смайлик, закатывающий глаза.
То же мне, джентльмен.
Я не любила быть никому и никогда должной, но как-то в жизни всё так складывалось, что расплатиться со всеми долгами толком не получалось.
Однажды соседка по парте — кажется, её звали Юля — позволила мне списать у нее ответ к одной из задач по контрольной на алгебре, и после этого еще примерно месяц напоминала о том, что я получила «пять» только благодаря её щедрости. В ответ она, конечно, ничего толком не просила, но сами по себе напоминания бесили до невозможности. Потом нас рассадили, и она точно так же поступила с другим человеком.
Потом был Лёша — моя первая любовь. Ему я тоже была должна — за свое первое свидание, первый поцелуй, первый секс и первое серьёзное разочарование в любви. Он ухаживал за мной весь десятый и одиннадцатый классы. Сначала ненавязчиво и даже как-то в шутку. Это было странно, ведь мы никогда не дружили и наши компании не пересекались. Его отец был баснословно богат по меркам нашего города, а моя семья считалась образцово-показательной. С его стороны всё походило не более чем на желание просто приструнить очень правильную Настю — сюжет «простушка и мажор» в действии.
Я не давалась — ему было всё интереснее, и в какой-то момент он просто сам влюбился. Не на спор, не ради того, чтобы залезть ко мне в трусы. Я знала, что это было всерьёз и за все свои отмороженные пальцы после зимних свиданий и очевидно слишком припухшие губы из-за жарких поцелуев, и красные опухшие глаза, после ссор навзрыд и до расставаний — я была ему должна.
После выпускного я вернула ему все долги — мы выпили и переспали в первый раз. А потом еще раз, и еще… Примерно месяц всё было замечательно, но вначале августа Леша сообщил, что поступил в университет в Москве и переезжает жить туда. Он не говорил, что ему жаль — не стал обманывать, но…
«Это же всё детское, Насть. Забудется. Ты хорошая, но впереди вся жизнь и оставаться здесь я не готов», — это были его последние слова, сказанные мне по телефону.
Через две недели я узнала, что беременна, но номер Лёши уже был недоступен — скорее всего, сменил сим-карту. Дома устроили скандал, требовали избавиться от «этого позора», но насильно к врачу меня бы отвести не смогли — мне уже было восемнадцать, а сама я просто не понимала, что происходит.
Про беременность Лёша всё-таки узнал и даже позвонил мне, холодно интересуясь, что я собираюсь делать. В ответ я послала его… грызть гранит столичной науки и никогда не появляться у меня перед глазами. Любовь прошла, но простить я его так и не смогла. И каждый раз вспоминая о нём, чувствовала острое желание дать по роже.
Но самый большой долг, который, вероятнее всего, я не смогу погасить до конца своей жизни, был перед родителями.
А не смогу, потому что они никогда не перестанут напоминать мне о том, что я стала самым большим разочарованием и позором семьи.
Беременность Сашкой стала новостью номер один в школе, из которой я уже выпустилась, и в университете, куда вместе со мной (хоть и на разные специальности) поступила добрая половина одноклассников. Все знали, все обсуждали и, в основном, осуждали. Насмехались и за спиной приговаривали, что так мне и надо.
Из универа документы пришлось забрать, и на следующие месяцы я стала затворницей доме, где меня постоянно тыкали носом в мою оплошность. Я надеялась, что рождение внука смягчит родителей, но жизнь — это не шоу «Беременна в шестнадцать», где маленькие пяточки и розовые щёчки делают из взрослых и матёрых мужчин и женщин умилительных бабушек и дедушек. В жизни дети плачут и болеют. В жизни молоко пропадает, когда ты с двухнедельным сыном ложишься в инфекционное отделение областной детской больницы вне себя от страха просто за его жизнь и его три раза в день обкалывают антибиотиками, и он плачет. И ты сама плачешь, хоть и пытаешься уговорить себя, что так делать не стоит. В обычной жизни всё это значит, что нужно постоянно тратиться не только на памперсы, но и на детскую смесь. Гипоаллергенную. Дорогую. Четыре банки в неделю.
Едва ли мама складывала чеки в комод, но я точно
