Она перегнулась через подоконник, увидела, как выпрямилась круглая спина Мендозы. Он бежал к улице Сент-Огюстин.
— Патрик, шевелись! — крикнула она, бросаясь к лестнице.
Два этажа, щелчок двери. Проспект. И Мендоза— темный торс, белая задница, черные ноги, — бегущий как газель. Левин сунула револьвер обратно в кобуру на поясе и бросилась вдогонку. На ходу сделала знак Мандело. Он остался в машине и курил, опустив стекло. Отбросив сигарету и оставив дверь открытой, он устремился за Левин, горько сожалея, что в полдень съел сосиски с жареной картошкой.
До входа в гараж было метров триста. Мендозе хватило полсекунды, чтобы представить свой белый «БМВ». Четко, как на фото. Люди смеялись, глядя, как он бежит. Он толкнул какого-то типа на столик кафе. Звук разбитого стекла. Мендоза ускорил бег. Он слышал свое дыхание, словно его уши срослись с легкими. Яйца раскачивались. Он никогда этого не ощущал. Он никогда не бегал голышом. От бабы-легавой. Она не кричала ему в спину. Он не слышал ее шагов. Но он ее чувствовал, чувствовал взгляд этой стервы на своем затылке.
Он скатился по лестнице. Серая дверь. Первый подземный уровень. «Закрывайте дверь. Спасибо». Слишком много света. Музыка. Никого нет. Никого, чтобы оглушить и забрать шмотки. Он заполз под серый «рено-эспас». Его машина стояла метров на двести дальше. Под капотом изоляционной лентой приклеены запасные ключи. Он всегда отличался предусмотрительностью. С тех пор, как один говнюк забрал у него тачку за долги. Новенький «мерседес»-купе. Теперь надо проползти под всеми этими машинами. От пола воняло. Запах собачьей мочи. «Нет, это от меня», — подумал он. Он вспомнил лицо Розанны, как она улыбалась этому гаду легавому и его поганым шуточкам. Она просила, чтобы ее называли Мортиция, как героиню американского сериала. Совсем идиотка. Самая красивая идиотка на свете. Она имела право на все.
Он спрашивал себя, не Мортиция ли это вызвала полицию, следуя какому-то кретинскому сценарию, чтобы прервать сеанс и заставить его умирать от желания. Мечтать о ней, лежа нагишом под машиной в гараже. Нет. Невозможно. Ей пришлось бы расстаться с роскошной хатой и снова встать на учет, ведь все девки, приходившие к ней на выучку, быстро узнали бы о таком визите. Нет, ей от этого никакой выгоды. Но что это за история с Амелией? Его нисколько не смущало, если порой приходилось вмазать одной-двум по ходу дела, чтобы вели себя, как следует. Но в его конюшне на бульваре Макдональда никакой Амелии не было. Может быть, речь шла о шлюшке, приходившей иногда по ночам выпить с клиентами в «Бора-Бора»? Он знал, что она давно уже подсела, и этого хватало, чтобы держаться от нее подальше. Наркоманки вызывали у него отвращение. Да и боливийка ли она, эта Амелия?
Он услышал легкие и быстрые шаги. Баба-полицейская в кроссовках. Ее парня он уложил, это точно. Значит, она одна. Проехала машина. За ней — другая. В свете фар он увидел ее ноги и низ ее джинсов. Она замедлила шаги. Обернулась. Он услышал, как она разговаривает с охранником гаража. Он увидел двух пробежавших мужчин. Она велела им обшарить второй уровень. Она говорила по рации: «Феликс, что ты копаешься? Ты меня слышишь? Ты меня слышишь?» Теперь она не шевелилась. Проехала еще одна машина. Он представил себе, как она опускает руку с револьвером, когда эти машины проезжают мимо, чтобы водители не обосрались.
Тишина. Охранников нет. Помощников нет. Если ему удастся вывести машину, то благодаря магнитной карточке он проедет шлагбаум, выберется на второй уровень и быстро доберется до выезда. Два охранника не ожидают, что беглец будет на машине. И может быть, он сумеет смастерить себе подобие майки, если зубами разорвет сумку из супермаркета, валяющуюся на заднем сиденье. Да, но как обойти вооруженную бабу? Тут все сложнее. Жалко, хорошо было бы содрать с нее одежку да заставить ее побегать с голым задом, то-то смеху было бы. Вряд ли там есть, на что посмотреть, но все-таки.
Инспекторша обошла «эспас». Он видел ее пятки. Еще одна машина. Какие-то голоса. Мужчина и женщина. Они сели в машину и тронулись с места. Мендоза воспользовался шумом мотора, чтобы перебраться под другой автомобиль, потом— под следующий. И под третий.
Она присела. Выставила перед собой револьвер. Она просекла, что он прячется под тачками. Она смотрела не в ту сторону. Потом посмотрела, куда следовало, но он был уже слишком далеко. Еще три тачки до его собственной. Она шла вперед. Шум мотора. Какой-то нервный тип, не признавший в ней полицейского, нажал на клаксон. Ей пришлось выпрямиться. Спасибо типу. Скрип шин. Еще рывок. Он сунул руку под капот, нащупал ключ, отклеил его, привстал, сунул ключ в скважину. Щелчок.
— Не двигаться, Мендоза!
Инспекторша кричала наугад. Оттуда, где она стояла, она не могла его видеть. Мотоцикл. Треск мотора. Она заорала на мотоциклиста. Паршивец начал выяснять, почему она на него орет. Мендоза проскользнул в машину, включил зажигание и подал назад, смяв крыло припаркованного рядом «твинго». Теперь надо повернуть, чтобы спуститься на второй уровень. Вдруг он подумал, что его появление не пройдет незамеченным для охранников со второго уровня. Сдал еще назад, наехал на валявшийся на земле мотоцикл, полетели искры. В последний момент инспекторша успела отбросить мотоциклиста на капот другой машины.
Он увидел, как она стоит, расставив ноги, и целится в него. Сбил барьер у компостера, с жалостью подумав о своем «БМВ», обошедшемся ему в круглую сумму. Пуля пробила зеркало заднего вида. Поворот. Круто направо. Он увидел баки с бензином, сообразил, почему она не стреляла по мотору. Мендоза пригнул голову. Проехал первый бак, нажал на газ. Вторая пуля просвистела над головой. Он вырулил на выездной пандус, выехал на бульвар Османна. Одновременно с бабулькой на здоровенной тачке. Увидел старухин рот, сложенный в куриную гузку, воткнулся ей в правое крыло, повернул, смял крыло окончательно, нажал на газ. Теперь он был на нужной стороне, но, как и следовало ожидать, попал в пробку. Ему пришлось затормозить, потому что справа загудел грузовик. Кто-то прокричал его имя. С правой стороны какая-то фигура. Инспекторша навела на него револьвер.
Она заставила его лечь на капот. Надела на него наручники. Добрые парижане, не веря своим глазам, жали на клаксоны. Другие ржали. Она пнула его от всей души. Мендоза, прижавшийся телом к капоту, чувствовал тепло, идущее от мотора его некогда красивой, а теперь изуродованной машины. Лицо его было обращено к Триумфальной арке, он видел, как на ней толпятся туристы.
— Вы будете смеяться, капитан!
— Вряд ли.
— Я не знаю никакую Амелию. Мы сломали тачку и даром повеселили туристов.
— Не согласна. Раз ты убегаешь, значит, тебе есть что скрывать. Теперь мне придется копаться еще и в твоем прошлом.
Они накинули на него покрывало, царапавшее кожу. А может, все дело было в блохах с бродяги, который сначала тупо уставился на него, а теперь трепался не переставая, так что голова загудела. В машине, везшей его в комиссариат восьмого округа, самый подлый полицейский из всей команды, настоящий фашист, тот, что говорил с марсельским выговором, Паже, сказал, что ему не светит подать жалобу по поводу пропажи шмоток. Судью вряд ли заинтересуют его рассказы о Мортиции. Мендоза уже сомневался, правильно ли он поступил, когда пытался удрать от полиции. Просто какой-то приступ паранойи. Он представил себе, как Луи продал его полицейским, чтобы он рассказал им про дела Роберто с наркотиками. Тут-то Мендоза много чего знал. Может быть, даже чересчур, с точки зрения Роберто и его макак, этих типов, которые словно вчера из джунглей вышли. Болваны узколобые. Ублюдки, верящие в древесных духов. Но баба-инспектор зациклилась на какой-то Амелии. Еще одна сучка феминистка. И может быть, только по этой причине его и посадят.
