в исправительном заведении. Тащя пристыжённого и перепуганного Гену в школу, Аркадий Иванович сказал, что теперь он сам будет забирать его оттуда, приводить домой и запирать в квартире до прихода матери. Поначалу сорванцу наказание страшным не показалось, но через несколько недель домашнего ареста он понял, насколько оно жестоко. К тому времени у него сложился свой собственный мирок, в котором имелось всё, что нужно маленькому человечку, не обременённому заботой о выживании: друзья во дворе, друзья в школе, игрушки дома, санки и велосипед для улицы, ботинки, в которых удобно бегать по лужам, тулупчик, в котором тепло зимой, пальтишко, в котором удобно играть весной, да мало ли чего ещё. Наконец, мама и папа и их редкие совместные прогулки по центру города. Отныне же всё скособочилось. Школьные друзья остались, но общались они только на переменах, и после занятий им нельзя было где-нибудь поиграть по дороге домой, превращая двадцатиминутную прогулку в несколько часов увлекательного времяпрепровождения. А вот друзья во дворе совсем исчезли из жизни Гены, точнее, чрезвычайно от него отдалились, он испарился из их повседневности, и в довершении ко всему ему казалось, что те совсем этого не заметили. Когда наступила весна, пообедав и сделав уроки, он подолгу смотрел в окно, как они весело проводят время на улице, и вообще, как приветливо светит Солнце, всё вокруг оживает, и чувствовал себя одиноким и брошенным. Очень часто и очень смиренно он просил маму и папу отпустить его погулять, плача и беспрерывно извиняясь за свой поступок, истинное значение которого ребёнок просто не мог оценить, но именно теперь проявилась вся непреклонность отца, чья принципиальность в наказании сына объясняется лишь страхом за его будущее после своего прошлого. В довершении ко всему их семейные прогулки происходили серьёзно, безо всякого намёка на развлечения, которые и ранее случались не часто.
К мальчику и прежде по ночам приходил сон, по-детски простой, незамысловатый, страшный по содержанию, который неизменно заканчивался падением с высокой скалы, находившейся, казалось, прямо за их окнами, и теперь тот снился ему постоянно. Как-то осмыслить его Гена, конечно, не мог, и жестокий ужас падения в неизвестность укоренился в детском сердечке. Однажды он попытался пересказать сон матери, но вышел бессвязный детский лепет, который она, тем не менее, выслушала, кружась с кастрюлями на кухне, готовя обед сыну, сидящему рядом за столом на табуретке, но ничего не поняла, ответив лишь: «Не выдумывай глупостей», – после чего мальчик затаился и никогда более о нём никому не рассказывал. В Гене будто что-то сломалось, внутренний механизм работал не так, как было задумано, из-за чего время от времени стал давать сбои. В итоге наказание всё-таки отменили, или истёк его срок, мальчик этого не знал, детская пора спасла психику ребёнка, он стал по-прежнему весел, немного задирист, однако переживания той холодной зимы и унылой весны запомнил на всю жизнь.
Перемены наоборот
Вскоре произошло ещё одно важное событие, семья Безродновых переехала в новую квартиру ближе к центру. Помимо прочего, смена декораций имела весьма важное и специфичное обстоятельство. Бывший круг общения Гены растворился, из его жизни исчезли все друзья, школа, двор, улицы, где он учился, играл, просто-напросто жил, к которым привык сызмальства и считал родными, воспринимал своим естественным окружением, думал, что они всегда останутся при нём. Новые люди, новые соседи, новые мальчики и девочки в школе и во дворе отличались от тех, с которыми привык общаться паренёк. Он не понимал, в чём дело, принимали его дружелюбно, но сдержанно, однако, увлёкший спокойной теплотой новых знакомых, мальчик позволял себе наивно раскрываться, высказывать детские сужденьица, совершать мелкие поступки, иногда смелые, но безобидные, не вызывая ни капли сочувствия, участия или интереса, а только снисходительные улыбки даже у сверстников. В родном классе он был не последним по успеваемости учеником, но в школе, куда его определили после переезда, Гена вдруг превратился в неуча и тугодума и не потому, что здесь обучали чему-то другому, более сложному, а потому, что в сравнении с новыми одноклассниками мальчик оказался просто глуп. Прочие дети быстро уходили вперёд в изучаемых предметах, и никто не намеривался ждать отстающего ученика. Родители думали, что парень смущён переездом и не старается в полную силу, однако они ошибались, он делал всё, на что был способен, но у него всё равно ничего не получалось. Да и у них не складывалось общение с новыми соседями, как не сложилось у Гены с ребятами во дворе, которые редко гуляли на улице, всегда были чем-то заняты и не привыкли просто так убивать время. Аркадий Иванович хоть и научился в институте изрядному смирению, время от времени позволял себе украдкой тешиться превосходством над окружающими, быть чуть умнее, выше, сильнее остальных. В новом же доме он не только не выделялся среди прочих, но чувствовал свою воистину ничтожность перед некоторыми. Причина переезда заключалась в том, что его серьёзно повысили по службе, но быть первым на окраине, значит быть серой массой в центре. Их окружали люди более образованные, культурные, воспитанные, выросшие в хороших семьях, чего не перешибёшь никаким ломом, имевшие за плечами многообразный опыт, работавшие в разных родах деятельности, но отличавшиеся тем, что многого в них достигли.
На новом месте Гену свободно отпускали на улицу, правда, своей компании он долго не мог найти, до начала юности. Вся детвора, знавшая друг друга давно, поделилась на кружки по интересам, ребята охотно бы приняли новенького в свой, но только если бы он увлекался тем же, чем и они. Иногда забавно наблюдать расслоение на группы среди детей, особенно не столько по возрасту, не столько вертикальное по уму, достатку и прочему, но и горизонтальное, когда ребята, сходные во всём остальном, находят о чём поспорить в случайных, малозначительных вещах и упорно держаться за различия, возводя оные в ранг необходимости, чтобы не потерять самоидентификацию. Но для них такое поведение простительно, а вот для взрослых нет. Всё это сформировало тот мирок, в котором Гена, ничем не выдающийся мальчик, лишь, быть может, слишком открытый и немного беспокойный, провёл самые важные годы своего взросления.
Его семья на протяжении этих лет медленно, но верно замыкалась в себе, а, поскольку она никогда не отличалась особой теплотой и задушевностью, жизнь её членов стала походить на тихий ад, в котором каждый был несчастен по-своему. Отец всё больше и больше времени проводил на работе, в том числе и потому, что ему не хотелось возвращаться домой. В конце концов
