ты больше не будешь частью моей жизни.
Она вглядывалась в мое лицо, будто не верила мне:
— Ты серьезно?
Тупая боль за ребрами становилась все сильнее. Я знал, что это будет нелегко — ни для нее, ни для меня, — но другого выхода не было. Во мне было слишком много от моего отца.
— Я был не в себе этим утром, и я не могу рисковать тем, что мое поведение причинит тебе вред или напугает тебя. Со мной нелегко общаться, Дженни, так что для твоего же блага будет лучше, если ты будешь далеко от меня.
— С тобой легко быть рядом, — возразила она. — Я была рядом с тобой много лет. Я не понимаю. Это ультиматум? Если я не выйду за тебя замуж, ты меня больше не увидишь?
Гнев пронзил меня. Как будто я опустился до использования тактики Доминго. Но Доминго формулировал свои ультиматумы с таким обаянием, что человек, которому он их предъявлял, не понимал, что делает, пока не становилось слишком поздно. Доминго Сильвер был очаровательным психопатом, и никто никогда не знал его истинной натуры, кроме Валентина и меня. Чтобы выжить, нам приходилось прибегать к разным ухищрениям. У каждого из нас был свой способ. Валентин выжил, ослушиваясь его на каждом шагу. Я выжил, став таким же, как отец, — по крайней мере, в общении. А может, не только в общении?
— Я не ставлю ультиматумов, — холодно сказал я. — Решение принято — завтра утром ты уезжаешь в Лондон.
Лицо Дженни было бледным, глаза очень темными, и она хотела что-то сказать, но боль внутри меня была слишком велика — я не мог больше находиться рядом с ней, зная, что мы видимся в последний раз. Поэтому я повернулся на каблуках и вышел.
Глава 9
Дженни
Это был прекрасный день — солнце ярко сияло в густо-синем небе над долиной, в темно-зеленой воде озера отражались редкие облака, цветущий вереск на холмах поражал многообразием оттенков пурпурного и лилового. За завтраком я решила отправиться на долгую прогулку, чтобы исследовать окрестности и отвлечься от печальных мыслей. Однако даже восхитительные пейзажи за окном не могли помочь мне справиться с гнетущей тоской. Я могла думать только о том, что Кон выкинул меня из своей жизни. Мне следовало радоваться, что я возвращаюсь в Лондон, однако радости не было, лишь обида и горечь. Я не ожидала, что Кон просто… откажется от меня.
Он не хочет меня. Я и раньше знала, что это так, но все равно мне было больно. После того поцелуя я на что-то надеялась… Но нет, это был всего лишь мой глупый оптимизм. В конце концов, у меня не было поводов думать, что я ему нравлюсь, и в ту ночь в саду, когда он так свирепо набросился на меня, он был зол и расстроен. Впоследствии я думала, что это и было причиной, по которой он взял меня. Не потому, что он хотел меня, а потому, что я была… Кем? Просто оказалась там? Сегодня утром наверху поцелуй был таким же. Кон был зол, и, опять же, я была там. Он хотел не меня, только не меня.
Мои внутренности скрутило, а сердце заныло. Я не могла думать о себе. Наш ребенок был важнее. И если Кон отправляет меня домой, значит, так и должно быть, верно? Но разве ребенок не должен знать своего отца?
Аппетит пропал. Я мрачно водила вилкой по тарелке. Я хотела сказать себе, что, конечно, ребенку совсем не обязательно знать своего отца. Я никогда не знала своего, и со мной все было в порядке, не так ли? С другой стороны, возможно, если бы мой отец не бросил мою мать, все было бы по-другому.
И, отказывая Кону в браке, я лишала своего ребенка шанса узнать его, а Кона — узнать своего ребенка. Моя вилка со звоном упала на тарелку, и я уставилась на нее невидящим взглядом. Я не могла отказать ему в этом. Это было неправильно. Да, это было его решение — убрать себя из моей жизни и из жизни нашего ребенка, — но для этого должна была быть причина.
Кон скрывал это почти ото всех, но по натуре он был неравнодушным и добросердечным человеком. Однажды, когда мне было одиннадцать, я нашла гнездо с птенцами воробьев, которое упало с дерева в саду особняка. Птицу-мать нигде не было видно, поэтому я подобрала гнездо и отнесла его прямо Кону. Я знала, что он поможет, и он помог. Он перенес это гнездо в свой кабинет, включил обогреватель, чтобы птенцам было тепло, а потом мы оба сели за его компьютер, чтобы посмотреть, чем их кормить. Гнездо оставалось в его кабинете пару дней, и мы вместе присматривали за этими птенцами, пока Кону не удалось найти местный птичий заповедник. Кон сам отвез птенцов туда.
Он был защитником — надежным и заботливым. И не только с птицами. Он всегда заботился о том, чтобы у меня было одеяло, под которым я могла уютно устроиться, и он следил затем, чтобы на кухне особняка всегда были мои любимые напитки и еда. Когда я стала старше, мы обсуждали его планы относительно «Сильвер компани» и то, как он хотел улучшить условия труда для сотрудников.
Теперь я была уверена в том, что Кон мог стать замечательным отцом, и я не могла отказать ему в этой возможности. Отчасти я была уверена, что Кон нуждается в этом. Значит, я не могла позволить своим противоречивым чувствам встать между ним и нашим ребенком. Да, я хотела любви. Но ребенок важнее моих чувств. Кон мог бы дать мне все, что я хотела, кроме любви, и, хотя он мог не любить меня, он любил бы нашего ребенка. Я была уверена в этом.
Затем я подумала о его пожертвованиях. Приют всегда нуждался в деньгах, и многие другие благотворительные организации тоже нуждались. Я могла бы помочь многим людям, если бы вышла замуж за Кона.
Я снова взяла вилку и продолжила есть.
Я, конечно, буду похожа на свою мать, выйдя замуж за мужчину из-за его денег. Мама подталкивала меня сблизиться с Коном в течение многих лет. Но… Сейчас нужно думать не о матери, а о ребенке.
Брак. Я согласна на брак. Но я не собираюсь позволять Кону делать все по-своему. Я уже не была маленькой девочкой, которая свернулась калачиком в его кресле и старалась
