я здесь.
Я хотел выбежать из заугла. И сказать что тоже. хочу с ними. Но они говорили так что я потерял ся так сердито что я да. Растерял ся. А потом мама сказала пора будить.
И я побежал к себе и не плакать. Но всё равно.
* * *
– Да, доброе утро.
Прошла почти неделя с Настиного приезда в коррекционку. Сережа с Кристиной утром вышли из квартиры и, вероятно, пошли-поехали в свои учебно-рабочие места. Настя раскинулась на кровати, лениво дотянулась до телефона и набрала Олю. Та поздоровалась в ответ.
– Слушай, я… вообще-то я не уверена. Так звоню, уточнить, подумать.
– А, хорошо, – отвечал глубокий, добрый голос не глубокой, но доброй, пышной Оли. – А что такое?
Настя вспомнила Наташино тогда: Не хочешь вернуться? Место твое свободно, даже стол вон. Приходили к нам тут, но тоже уволились.
– Это как, она это серьезно говорила?
– Да, наверно. Я думаю, да. Конечно! Место свободно, ищут дефектолога как раз. Но сама понимаешь, сколько они будут. Искать. А что?
– Да так, вот думаю просто. Может, и действительно, не знаю пока.
– Ты с Наташей об этом говорила?
С Наташей Настя говорить пока не хотела. Та перетянет всё на себя, сорвет кожу, как одеяло холодной ночью, Настя собиралась разобраться с этим вопросом без давления и суеты, точнее, не собиралась, ну, собиралась, но не разобраться – а уточнить, так, понять, что не вариант, и думать забыть. В общем, разобраться, и всё.
– Напиши Виталию Афанасьевичу. У тебя есть его почта? Или в Вотсапе… Я пришлю. Он расскажет. Я подробностей-то не знаю.
Хорошо. Не очень-то надо, но на всякий.
– И что Дима с семьей переезжает, так хорошо получается. Такой мальчик хороший, может, там у него жизнь хоть как-то… Куда они едут, кстати, я забыла? В Европу?
– Вообще-то, знаешь… Дима уже никуда не переезжает. Родители его с собой не берут. Улетают без него.
– О.
– Сказал на днях. К Наташе приходил.
– О-ой. А с ним что же?
– Я в подробности, если честно, не вдавалась. Наташа же с ним. Вроде оставляют с кем-то. С бабушкой, что ли.
– А… Ну, так, может, и лучше даже будет.
Настя не смогла обдумать это с ходу, но почему-то чувствовала, что с бабушкой Диме будет лучше, чем с родителями. Вообще-то просто сложно было представить, что с кем-то ему может быть хуже, чем с ними. Нет, можно, конечно, некоторые вон…
– Так что вот так вот… – Оля сделала паузу, видно, не зная, что добавить. – Не спрашивала.
– Ну я если устроюсь к вам, сама спрошу. – Настя потеплела внутри, почувствовала, как там разлилось масло. Хоть и не устроится, понятное дело.
Еще Настя думала: если устраиваться работать (а она всё больше свыкалась, сращивалась с мыслью о работе в принципе), то куда как не в коррекционку? Куда угодно в общем-то, конечно. Но куда? Разве что Сережа поможет с чем-нибудь, но это кот в мешке: в его металлургических делах она ничего не смыслила, а варить кофе для какого-нибудь топ-менеджера (да пусть даже для самого Сережи), занимать какую-то номинальную должность чисто для галочки и получать за это незаслуженные деньги тоже не очень-то хотелось, не хотелось вообще. А что-то делать хотелось.
Настя ментально приближалась к предыдущему и будущему месту работы, круглила петлю, мысленно уже открывала по утрам тяжелые деревянные двери, шла по коридорам, хлопала толстыми папочками отчетов, тестировала детей и составляла им учебные планы. Ей вспоминались дети, с которыми она работала тогда. Хорошие, милые, звонкие – дребезжащие. Они по большей части уже выпустились, разумеется, хотя вот Дима и его класс еще доучивались. Но Настя была шесть лет замужем, шесть лет как не работала в школе – и зачем, надо ли сейчас?
* * *
– А твоя мама точно согласится? – Аня не спеша причесывалась, глядя в зеркало на столике, пока Даня примерял костюм.
– Да точно-точно. Давай быстрее, мне выходить уже.
Каждое утро Даня развозил детей по школам: старшую и среднего – в одну, младшего – в другую.
– Но она железно отказывается переезжать?
– Да железно, ты же слышала ее. Я к этим американцам ни ногой, никак. Первый канал и так далее, соловьем прям поет.
– Угу, березку ей подарим. И матрешку.
– Что?
– Не, ничего. Поговоришь тогда с ней?
– Да, я позову ее к нам. Про это лучше не по телефону. Ты детей заберешь сегодня?
– Я с Милой встречаюсь, не знаю, успею ли. У них есть деньги на такси.
– Я в этом даже не сомневался. – Даня хмыкнул и пошел на первый этаж.
* * *
То, что директор, как и весь основной кадровый состав коррекционки, не сменился, было не очень важным, но приятным фактом. Насте было ни горячо ни холодно, сидит в главном кабинете знакомый, мерзко улыбающийся усатый мужик или вместо него посадили другого, но всё же свой лучше, чем чужой.
Настя решительно, будто всё вокруг перед ней провинилось, дергала и лягала в иные разы тяжелые, а сейчас невесомые двери. Стучала каблуками по коридору, разливая застывший воздух на два течения.
Кабинет директора слыл единственным местом в школе, в котором можно было находиться, не задумываясь о самоубийстве. И то можно было подумать, что это каморка младшего менеджера в видавшей виды конторе в момент ее последнего вздоха. Но здесь кабинет директора был вершиной, Олимпом: выцветшие обои с ромбическим узором не лоснились, деревянный стол величественно занимал треть всей комнаты, а за ним гордо светилось большое окно, выходящее во двор, к игровой площадке, пусть окно и было припорошено слегка пожелтевшими жалюзи.
Настя поздоровалась и села в кресло, сдобренное подушкой с бордовым потресканным – крупная мозаика – кожзамом, напротив стола.
– Здравствуйте, здра-авствуйте, Анастасия, эмкх, Александровна, – улыбнулись бодрые усы над монструозным шерстяным галстуком и обильным подбородком. – Уж и увидеть вас не надеялись. Совсем про нас забыли, забыли.
– Ну, ничего страшного, – вяло улыбнулась Настя. – Мы это исправим. Я хочу вернуться. К вам. Знаю, вы ищете дефектолога.
Настя рассказала, как устала сидеть дома, как поняла, что работать со слабоумными детьми – это ее всё, и вообще что жить без них не может, просто ужас и прочее выдуманное наполовину, на четверть, на четверть с ниточкой. Еще думала, насколько неудобно будет попросить приоткрыть окно, да, окно прямо в этот февраль, застыть в нахлынувшем серном и сером снеге будет лучше, чем вдыхать запах, исходящий от директора, – он пах чем-то густым, вяжущим, прогорклым, чем-то из
