мы его, как предписано, и доставили в штаб!
— А с чего сам отвел, пост оставил? Не было, что ли, кому?
— Да, понимаешь, этот фрукт нести стал чепуху всякую — турки, армяне, Энвер-паша, германцы… Признаться, ни черта я не понял, да и понимать мочи не было — с утра во хмелю был! И придурков таких у нас, почитай, каждый божий день через одного вылавливают. Пусть, думаю, наверху разбираются! А если окажется что важное в его лепете, да вопросы пойдут — вот такие, как ты задаешь, — тогда, возможно, и понадоблюсь. Потому и повел сам…
Поручик вздохнул:
— Только никто мне вопросов задавать не стал. Капитан ихний спросил только, где задержали, да и отправил восвояси.
Тут он исподлобья взглянул на сотника:
— А что? Важное что принес армянин? Неслучайно ведь ты ко мне пришел… А я, признаться, ждал!
— Да как сказать… Разобраться кое в чем надобно! — уклонился от ответа Оржанский и, чтобы окончательно уйти от расспросов, предложил: — Давай, что ли, по третьей? А то не по-христиански как-то…
— Можно и по третьей… Но уж прости — это край! Мне еще службу сдавать.
Оржанский кивнул — понимаю, служба есть служба!
Когда вновь прохрустели огурцами, сотник, задумчиво покручивая кончик уса, протянул:
— А, говорят, он не один был, армянин-то…
— Один, — спокойно сказал поручик. — Мои бы второго не упустили — стрелянные воробьи!
— Понятное дело, — согласился Оржанский, помолчав, спросил: — А сам-то как попал в погранцы?
— Да как… Была команда, вот и попал. А как в десятом годе поступил в шестой Кавказский округ, так вот и командую отрядом двадцать шестой Карской бригады. Недавно, как войну турку объявили, сюда направили, в Сарыкамыш.
— И в переделках был?
— Да их у нас и в мирное-то время было хоть отбавляй, а уж сейчас и подавно! Со всех щелей прет вражина — и турки, и курды, и сволочи всех мастей! Так-то вот…
— Небось, и наград нахватал? — спросил между прочим Оржанский.
— Нахватаешь, как же… Быть бы живу — и то в радость! Как говорится, бог не без милости, казак не без счастья. А сам-то как?
Оржанский коснулся кулаком левой груди:
— Медаль имею, "Егория"! За Персию получил в одиннадцатом годе.
Поручик уважительно качнул головой:
— Что ж, молодец! Видно, знатный казак, коль до сотника добрался…
— Была бы голова, да будет булова! Только и ты, видать, не промах, коль в офицерах ходишь.
Они помолчали.
— Что ж, служивый! — выпрямляясь, хлопнул Оржанский по коленям. — Пора мне и честь знать. А за угощение — спасибо! Бог даст — встретимся…
— А все ли узнал, что требовалось? — поинтересовался поручик.
— Да все, кажись. Так что служи покойно, держись достойно, бей ворогов, да не жалей голов! Прощай!
— Что ж, прощай! Спасибо на добром слове!
Оба встали.
"Добрый малый! — подумал Оржанский, крепко пожимая руку поручику. — Никаким боком к нашему делу!"
И уже накидывая на плечи бурку, подумал: "Пожалуй, что и к Наталье Ивановне доспею…"
Но к Наталье Ивановне он не поехал: в дежурке раздался противный звук зуммера, и поручик протянул трубку телефона:
— Тебя, сотник…
— Меня?
Звонил Росляков — срочно подъезжай к пятому дому офицерского городка!
7. 25 ноября 1914 г. "Разнос"
Оставшись один, ротмистр Листок вновь прошел к окну — по-прежнему снег, люди, как тени, дурацкий фонарь напротив окна… Вот вышли на улицу Росляков и Оржанский, о чем-то потолковали, разошлись по сторонам… А скоро темнеть начнет… Один день, почитай, прошел, а дело ни на шаг не сдвинулось, не сделано ничего… С поручиком, конечно, через час все станет ясно — Оржанский в душу влезет и вывернет наизнанку! Капитан же прибудет с минуты на минуту… Хотя с ним будет не все так просто — в канцелярию не входил, армянина, значит, не травил, а что Оржанский ему в карты продул да "Святую Анну" четвертой степени имеет — так и что? Какой офицер не режется в карты, и какой штаб-офицер не имеет "Анну"? Нет, на агента этого шулера вытянуть не так-то легко… Да, в общем-то, и слабоват он для маститого шпиона. Хотя кто его знает! Щупать надо… И начинать с чего-то надобно!
В конце улицы показалась двуколка. Интересно, куда? На дамбу, к вокзалу? Нет, не свернул… Сюда едет, похоже… Уж не капитан ли? Что ж, тем лучше — раньше покончим с ним!..
Экипаж действительно остановился у крыльца "конторы", и только тогда ротмистр рассмотрел лицо поднявшегося с сиденья офицера в запорошенной снегом шинели. Рассмотрел и обмер — это был только что назначенный начальник разведывательного отделения Управления генерал-квартирмейстера Кавказской отдельной армии, генерального штаба подполковник Драценко! Прямой начальник, поскольку контрразведывательное отделение структурно входило в разведку отдельной армии!
В Тифлисе Листок встречался с ним — среднего роста, сухощавый, с черными усами щеточкой, темными сверлящими собеседника глазами. Его высоко оценивал начальник штаба армии генерал-лейтенант Юденич. Да и как не ценить — офицер исключительно исполнительный, за плечами Русско-японская война, ранение и контузия, служба в должности старшего адъютанта 1-го Кавказского армейского корпуса, работа в корпусном разведывательном отделении, в штабе Кавказского округа… И вдруг он здесь, в Сарыкамыше, у крыльца его "конторы", без уведомления и намека… Да не один, а с надменного вида штабс-капитаном. Что называется — снег на голову! Но какого черта?!
Листок устремился к выходу; оттолкнул идущего на стук Яшку и сам отпер дверь; выскочил на крыльцо и по табелю представился:
— Ротмистр Листок, господин генерального штаба подполковник! Что так внезапно, Даниил Павлович? Не предупредили…
Подполковник нехотя протянул руку:
— Значит, надо, раз приехал. Веди, разговор есть!
У ротмистра внутри екнуло — никак Воробанов, сукин сын, успел доложить об армянине? Вот тебе и Ваше Превосходительство! Вот тебе и генерал!
В кабинете Драценко и штабс-капитан сняли шинели — первый признак, что не праздное любопытство привело обоих — разговор явно предстоял долгий, и, словно в подтверждение тому, подполковник прошел к столу, не спрашивая, сел на его, начальника контрразведывательного пункта, стул.
— Садитесь, Виктор Николаевич! — демонстративно, глядя только на штабс-капитана, сказал он.
Листок остался стоять.
"Круто начинает, однако…" — подумал Алексей Николаевич и, словно желая показать, что нанесенный по самолюбию удар вовсе для него ударом не является, по-домашнему предложил:
— Закурите, Даниил Павлович? Или чайку?
— Все лишнее… Не стоит терять время! — отрезал подполковник. И вдруг приосанился, точно перед провозглашением приговора, строго взглянул на него и, выдержав мучительную паузу, внезапно объявил то, что, хотя приговором и не являлось, но, признаться, ошеломило
