дом – ваша крепость, моя сабля – ваша сабля, мой стакан…. Кстати, насчет стакана. Вы, наверное, перемерзли? Вона как одеты: точно на юга собрались! А раз так, то выпить нам срочно надо – для снятия нервозности и здоровья для!
«Начинается», подумал Фигаро, но потом понял что он, в сущности, не имеет ничего против стаканчика и даже трех стаканчиков. Руки следователя тряслись, и причиной было далеко не только переохлаждение.
- Не откажусь, – сказал он, стаскивая шубу, которую немедленно подхватил усатый адъютантик, тут же сгинувший с глаз.
- Присаживайтесь, присаживайтесь, други мои! – Швайка кивнул в сторону широкого кожаного диванчика у огромного камина, в который, похоже, мог бы легко заехать дизельный локомотив. – Грейтесь. А я пока подумаю, что у меня к столу…
Следователь буквально рухнул на диванчик; голова Фигаро кружилась. Он чувствовал себя выжатым лимоном – больше от нервов, чем от физических и колдовских упражнений.
«Вырубаюсь, – подумал он, – как есть вырубаюсь. Сейчас пара рюмок и усну прямо тут. И хрен бы с ним».
Швайка, тем временем, одернул серый мундир, поправил пышные усы и – топ-топ-топ! – перекатился к здоровенному комоду, над которым висело старое мутное зеркало в тяжелой оправе. Капитан весьма забавно перемещался в пространстве, являя собой затянутый в серое сукно куб — квадратная голова и широченные плечи одним коротким срубом переходящие в бедра, ниже которых торчали две ноги-спички в штанах с лампасами и маленьких, чуть ли не женского размера сапожках. Когда комиссару нужно было куда-либо перейти, он как бы наклонялся в ту сторону всем корпусом, а дальше приходили в движение ноги: сперва медленно, а потом все быстрее и быстрее, словно поршни двигателя.
Топ-топ-топ-топ! Швайка подкатился обратно к столу; в его руке смачно булькала большая бутылка темно-коричневого стекла с зеленой этикеткой. Глаза следователя медленно полезли на лоб.
- Это же «Дукат». Зеленый. Сорокалетний. Я такой в последний раз с Фунтиком пил на «Чёрных прудах».
- С Фунтиком, это, стало быть, с Их величеством? Ни себе чего вы, батенька, знакомства водите! – могучие брови капитана взлетели к ярко блестевшей лысине. – То-то я и смотрю, что вы – птица непростая! Да еще с инквизитором приехали!.. Все правильно, этот коньяк мне Величество Фунтик и присылают. Заради улаживания, так сказать, личных проблем средне-мелкого масштабу.
- Знаю, наслышан. – Следователь протянул руки к огню; в пальцы немедленно впились сотни невидимых игл, кровь, наконец, почувствовав тепло, начала осторожное движение по телу. – И как вы с такой напастью справляетесь? Я имею в виду бессмертных волколаков?
- Да так и справляемся, – Швайка открыл ящик стола и достал на свет божий стаканы из толстого бутылочного стекла, при одном взгляде не которые следователю сделалось дурно – стаканы больше походили на маленькие ведра. – Волколак он и в Африке волколак: железная пуля в черепушку – и пока-пока.
- Так они ж воскресают!
- Воскресают. – Капитан вздохнул. – Это правда. Скотина эта демонская их воскрешает, надо понимать. Я б с ней пообщался на короткой ноге, да только хитрая она. Хитрая и сильная; тут колдун нужон… Да я бы и сам справился: загнал бы в Звезду Ангазара, зачитал Пятый пассаж из «Демоник Альданте» и ищи-свищи. Да как ее изловишь?.. Прошу, господа.
- Однако. – Фигаро принял из рук Швайки стакан и покачал его в руке. – Звезда Ангазара, Пятый пассаж… Вы, капитан, никак колдуете?
- Кое-что умею. – Швайка скромно пожал плечами. – Всю жизнь с колдунами работать – тут такому научишься, что ну! Только вот «снеговиков» – то бишь, стихийных спрайтов – увы, не потяну. Пуля их, тварей, не имет, шаровая молния не берет… то есть, может, оно, конечно, и берет, да только пойди еще в него попади… Ну, будем здоровы сто лет!
Выпили. Коньяк приятной пылающей волной прокатился по пищеводу следователя, упал в желудок и тут же вспыхнул внутри щекочущими солнечными лучиками. Холод сразу куда-то отступил, и кабинет капитана показался Фигаро даже уютнее, чем был до этого.
- Ну и коньяк. – Френн покачал головой. – Вот что, значит, пьют короли и старшие следователи ДДД… Да, не тем я в жизни занимаюсь, ой, не тем… Так вы говорите, капитан, что от элементалей вреда больше, чем от волколаков?
- Тут даже вопрос так ставить нельзя, господин инквизитор. – Швайка чем-то щелкнул на столе, и сказал в пустоту:
- Огурчиков бочковых, буженины и икры. Черной. – Он постучал пальцем по неприметной серой коробочке, приткнувшейся между толстой подшивкой «Ворожбы и жизни» и графином. – Колдуны придумали. Называется «селектор» – что-то навроде проводного телефона, только для личного пользования в отдельно взятом помещении. Страсть как удобно, и, заметьте, господа: никакого колдовства! Проводки и электричество… Так вот, дело не в том, что волколаки такие вредные, а спрайты больше бесогонят. «Снеговики» на дело выходят только когда светло, но крутятся они только возле кальдеры, а вот оборотни, забери их черт, за Нулевой километр забегают. Да вы и сами видели. И следов не найти – главная тварюка умеет снежные бури призывать… да много чего умеет. И «снеговик», ежели его умудриться укокошить, помирает с концами, а волколаки – нет.
- А сжигать трупы пробовали? – Следователь расстегнул куртку: ему постепенно становилось жарко.
- Конечно! А как же! Это первым делом. Сунули как-то гвардейцы дохлого волколака в костер – спалить, стало быть. Так что? Взрыв, грохот, два трупа, и это только на закуску. Волколаков набежало – тьма. И откуда только взялись, ума не приложу… В общем, еле ноги унесли кто жив остался. Снеговиков мы с колдунами месяца три назад проредили хорошенько, так они теперь из кальдеры и не вылезают. Жмутся, понимаешь, к своей королеве…
Следователь кивнул, отдал Швайке стакан (тот немедленно наполнил его снова) и прикрыл глаза. Он чувствовал, как его буквально размазывает по дивану; мышцы наконец-то расслабились, но голова, на удивление, оставалась ясной.
Кабинет капитана оказался довольно уютным местом, хотя больше ему бы подошло определение «монументальный»: огромный стол, огромные шкафы, огромный комод, невероятно огромный камин, огромное окно (сейчас, впрочем, плотно закрытое ставнями), огромные кресла. Все старое, потемневшее, истертое тысячами прикосновений. И запахи: сосновая смола, деготь, коньяк, табачный дым…
Курил Швайка, между прочим, дорогущие «Монбланы»; эти сигары и в Столице-то не каждый мог себе позволить. Похоже, знакомства с королями водить было полезно и в чисто бытовом
