жизнь этой беззащитной девочки еще хуже. Вместо того, чтобы попытаться медленно вывести ее из болота социальных отбросов, действуя бережно и аккуратно, я насильно вырвал ее из почвы и бросил прочь, обрекая на смерть под гнетом суровых ветров одинокого и жестокого существования.
С вероятностью девяносто девять процентов вместо того, чтобы изменить свою жизнь к лучшему, она наоборот погрузится дальше в этот мрак, и вскоре смрад вселенской мусорки под названием «человечество» настолько глубоко въестся ей в кожу, что вывести его будет невозможно.
— Абсолютно все оставляет свой след на человеке, — проговорил я медленно, не желая упускать сиюминутное вдохновение. — Мы как пустая доска, на которой общество высекает скальпелем свои сюрреалистичные картины.
Вой полицейских сирен становился с каждой секундой все ближе.
Понимая, что ничего исправить уже не получится, я под внимательным взором ее испуганных глаз указал молотком на разбитое окно.
— Она так ничего и не поняла. Поэтому я ее выкинул.
Вряд ли кто выживет после такого падения, а значит это еще один труп на моей совести. С одной стороны, я не ощущал никакой вины за совершенные убийства. С другой стороны, мне не давала покоя мысль, что я мог сделать все лучше, обойтись без этой жестокой расправы.
Но, признаться, у меня не было ни сил, ни желания. Наверное, я банально не обладал ничем, что боялся бы потерять, поэтому меня не ограничивали больше никакие рамки закона или общественного неодобрения.
Молча развернувшись, я неспешно направился к выходу. Тело порядком истощилось, и каждый тяжелый шаг сопровождался колебаниями из стороны в сторону, словно я выпил залпом грамм пятьсот горячительного.
Чувствительность постепенно возвращалась, как возвращалась и тупая боль, бьющая, казалось, прямо по мозгу.
Кровь продолжала вытекать из открытой раны, из-за чего на коже сзади чувствовалось неприятное влажное тепло, затекающее за пояс и сочащееся вниз по бедру.
Пытаясь не свалиться, я перешагнул через трупы и добрался до выхода, после чего неловко переступил порог и на секунду остановился передохнуть.
Справа что-то зашуршало.
Обернувшись, я заметил, что дверь соседней квартиры оказалась приоткрыта, а из щели, затаив от страха дыхание, на меня таращится какая-то женщина лет сорока с растрепанными седоватыми волосами.
— Я-я вы… вызвала п-полицию, — заикаясь, предупредила она.
— Поздно, — буркнул я в ответ и продолжил свой путь.
Я выкинул молоток с ножом и вцепился потерявшими чувствительность пальцами в перила, рывками поднимая свое отяжелевшее тело по ступеням.
Невероятно хотелось упасть и закрыть глаза. Соблазн заснуть, отрешившись наконец от этой кошмарной реальности, становился с каждым мгновением все сильнее, однако я стиснул зубы и двигался скорее на одной силе воли, чем физических способностях.
Мне надо было торопиться. Я не хотел, чтобы моя жизнь завершилась за решеткой или в комнате с мягкими белыми стенами, что было наиболее вероятно. Я не хотел стать очередной игрушкой в руках желтой прессы, местным экспонатом, над которым бы все потешались, нарочито удивленно поражаясь, как же такое могло произойти в нашем-то добрососедском городке, а потом бесславно забыли в угоду новым выставочным образцам, бросив погибать от старости, накачанным литрами транквилизаторов.
Я устал. Тем не менее, злоба и ненависть в моем сердце горели с прежней силой, и они позволили мне добраться до дверей своей квартиры и войти внутрь.
Едва не свалившись в коридоре, я вернулся к своему столу и взял в руки три конверта с написанными на них именами трех важных мне людей, после чего без промедления поджег их заработавшей зажигалкой, тщательно проследив за полным уничтожением содержимого.
— Время подходит к концу…
Отбросив в сторону валявшиеся на полу треснувшие настенные часы, я подошел к балкону и вышел наружу.
N: Ничто
Свежий воздух приятно обдувал лицо. Редкие капли прекращающегося дождя закапали на пылающую от боли кожу, принося собой слабое успокоение и смывая не успевшую подсохнуть кровь.
Отгородившись от писка сирен и остальных противоестественных звуков, я прикрыл на секунду глаза и прислушался к неизменно-отстраненной природе, наслаждаясь этим воцарившимся внутри и снаружи меня покоем.
Природе было плевать. Мы ей были безразличны, как не имели для нее значения мириады и мириады остальных живых существ. Она существовала до нас и будет существовать после. Будто молчаливый страж, она лишь издалека наблюдала за снующими туда-сюда в попытках самоутвердиться букашками, полностью отдавшись бескрайнему потоку времени.
Открыв глаза, я перелез через ограду балкона и застыл на краю бетонной плиты, на этот раз устремив свой взгляд вниз.
Не знаю, захватил ли меня порыв какого-то просветления, или мозг просто бился в лихорадке, но отсюда мельтешащие внизу люди казались до незначительности мелкими и неважными, пылинками на ветру.
Вероятно, человеку сложно было осознать свою смерть. В отличие от животных, что боролось за выживание из чистых инстинктов, вложенных естественным ходом вещей, человек обладал сознанием и представлял собой этакий мир в себе, а значит его смерть была для него гибелью целого мира, событием не то что катастрофическим, а по-настоящему апокалиптическим.
Несбывшиеся желания, несостоявшиеся устремления, созданные связи, опыт – все это погибало вместе с ним. Он банально не хотел признавать, что является лишь мимолетным видением, столь ничтожным, как бактерия, и ничего не изменится с его гибелью, ни для кого это не станет концом света.
Наверное, поэтому некоторым так важно было оставить после себя хоть что-то: потомство, творчество, память. Хоть что-то, что запечатлело бы его в истории и помешало бесследной кончине.
Но вся эта борьба изначально пуста и бессмысленна…
— Мысли путаются, — шатаясь, заметил я.
Вытерев рукавом лицо, я снова взглянул вниз. Уж не знаю, привиделось мне или нет, но я на мгновение даже заметил в подступившей толпе знакомый силуэт.
Стоило ли мне так заканчивать свою жизнь?
Нет, начнем с того, что исправлять что-либо и правда было поздно.
Богатые и бедные, сильные и слабые. Что бы ни говорили идиоты, всегда будут угнетатели и угнетаемые, так что не верьте россказням этих лживых капиталистов, готовых по мановению пачки денег сменить лагерь. И да, не надо мне этих сказок про то, что деньги на самом деле ничего не значат. Если вы так думаете, то вы либо глупы, либо слишком оптимистичны и заняты самообманом. А еще вероятнее, сами обладаете приличным набором средств и в них не нуждаетесь.
— О чем это я? Ах да…
Свобода? Нет никакой свободы. Лишь власть имущие могут ощутить
