Книга Стальная память - Евгений Евгеньевич Сухов

Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57

города, когда один из рядовых гестаповцев замешкался и стал уклоняться от расстрела двух еврейских девочек, убийство за него совершил Чуприн. Причем совершенно без каких-либо эмоций, беззлобно, словно убивал не детей, а надоедливых мух. За что получил благодарность и небольшое денежное вознаграждение от криминал-комиссара СС обер-лейтенанта Коха.

Михаил Никодимович не единожды отдавал распоряжения на расстрел и несколько раз самолично забивал задержанных врагов рейха и его личных врагов до смерти. Так что его слова «К нам, на Черкасскую» прозвучали зловеще и означали ни много ни мало – конец всяких надежд и чаяний, да и скорее всего конец самой жизни…

– А может, мы с вами как-то договоримся? – с надеждой спросил бывший городской депутат. – У меня имеются кое-какие сбережения, а у моей супруги – драгоценности. И я готов добровольно и безвозмездно передать их вам в личное пользование. А вы меня за это отпустите, а? Ну не выдавайте меня! Ведь мы с вами почти что дружили! – едва не воскликнул в охватившем его отчаянии Николай Коваленко.

– Мы с тобой никогда не дружили и в приятелях не состояли, – отрезал Михаил Чуприн. – Это из-за тебя и таких, как ты, я лишился всего, что должен был иметь по праву рождения. И ты за это сполна мне ответишь. А деньги и драгоценности ты сам мне отдашь, никуда не денешься! – зловеще закончил свою речь Михаил Никодимович.

Через неделю бывшего работника городского совета Коваленко расстреляли вместе с двумя партизанами, пришедшими в город для установления связи с орловским подпольем.

Заслуги Чуприна перед Третьим рейхом были оценены по достоинству. Ему было назначено максимальное для служащих в «русском гестапо» жалованье в сумме двести рейхсмарок, а первого апреля сорок третьего года на торжественном собрании сотрудников Сыскного отделения городской полиции Михаилу Никодимовичу был вручен орден «За храбрость» «за плодотворную работу на пользу общественной безопасности и спокойствия».

К лету одна тысяча девятьсот сорок третьего года Сыскное отделение города Орла насчитывало уже около пятисот человек, полторы сотни из которых числились тайными агентами полиции. Вербовка агентуры шла полным ходом, причем каждый штатный агент отделения должен был завербовать определенное количество внештатных агентов и осведомителей, за что глава Сыскного отделения строго с них спрашивал. Сам Чуприн завербовал около двух десятков агентов, давших подписку о добровольной помощи городской полиции, и о наиболее важных из них не знал даже его заместитель, не говоря уж о прочих подчиненных. Один из таких тайных агентов, личность которого держалась в строгой тайне, и выдал большую группу подпольщиков, собиравшихся взорвать Орловский драматический театр во время празднования годовщины взятия города немецкими войсками.

Сам Михаил Никодимович давно переехал из своей коммуналки в большую благоустроенную квартиру в доме дореволюционной постройки, обставил ее дорогой антикварной мебелью и заимел несколько драгоценных вещичек стоимостью в несколько тысяч оккупационных рейхсмарок каждая. У супруги Анастасии в гардеробе имелось семь меховых шуб, десятка полтора дорогих женских костюмов и полная шкатулка золотых украшений, многие из которых увенчивались драгоценными каменьями, – служба Великому рейху приносила ощутимые материальные выгоды.

Однако утверждение бургомистра Тарова относительно того, что «немцы пришли навсегда», к большому сожалению Тарова и самого Чуприна, не сбылось. Менее чем через два года Орел пал под натиском частей Третьей и Шестьдесят третьей армий Рабоче-крестьянской Красной армии. Случилось это ранним утром пятого августа одна тысяча девятьсот сорок третьего года. А за десять дней до освобождения города руководящие работники Сыскного отделения и члены их семей были посажены в товарный вагон и эвакуированы в Брянск, где Чуприн получил направление на службу в СД. После чего был фиктивно перемещен вместе с женой в один из концлагерей Озаричи на Пинских болотах, где вместе с другими узниками был «освобожден» частями Первого Белорусского фронта в марте сорок четвертого года…

Когда бывшим «узникам» концлагерей выправляли документы, Михаил Чуприн подправил себе биографию. Он выдал себя за уроженца города Астрахани, в период с 1941 по 1943 год работавшего добровольцем в госпитале для раненых, потом оказавшегося на территории, захваченной немцами, после чего перемещенного в концлагерь на Пинских болотах. Получив документы, Михаил и Анастасия стали думать, куда податься для проживания, где про них никто ничего не знает. Город выбирали подальше от Орла, но и не в самой глуши: Горький, Пермь, Средневолжск, Уфа… Остановились на Средневолжске, куда приехали под видом переселенцев и получили на отшибе недалеко от оврага земельный участок в поселке Северный и материалы для строительства дома. Конечно, ничего из приобретенного добра, что удалось скопить за время службы в орловском Сыскном отделении, у Михаила и Анастасии не осталось. Разве что несколько самых дорогих вещиц, которые удалось схоронить в надежном месте и привезти в Средневолжск.

Продав одну из этих вещиц, для чего пришлось потолкаться на центральном городском рынке и завести пару-тройку нужных знакомств, Чуприны наняли бригаду строителей и в скором времени заимели добротный дом под керамической черепицей зеленого цвета. А приобретенные нужные знакомства и природная коммерческая жилка в скором времени сделали из Михаила Чуприна скупщика вещей и иного скарба у односельчан, которые нуждались в деньгах, а сами идти на рынок и продавать или менять свои вещи не желали или не имели на то времени. Вещи на центральном городском рынке (а иногда и на прочих толкучках и базарах, дабы не примелькаться) продавала супруга Михаила Анастасия, и на разницу отданной за вещь суммы и полученной от ее реализации на базаре вполне можно было сносно существовать. Не брезговал Михаил Чуприн и крадеными вещами, что приносили ему фартовые[19], прознав про нового барыгу, живущего на отшибе в поселке Северном, вдали от людских глаз.

Несмотря на вполне приличный достаток, работать официально все же было необходимо. На сей раз Михаил Никодимович на работу на хлебные места вроде кладовщика, бухгалтера или товароведа не стал устраиваться, не желая быть на виду и привлекать к себе излишнее внимание, и устроился неприметным сторожем на местном хлебозаводе, работая смену через две. Конечно, время от времени на него накатывал животный страх: «А вдруг кто-нибудь его узнает? И напишет куда следует». После чего за ним придут неулыбчивые строгие люди в штатской одежде, возьмут под локотки и поведут туда, откуда обратно ходу нет. Однако все обходилось: невеселые думы как приходили, так и уходили. Человек – он ко всему привыкает. Даже к животному страху…

Глава 5

Золотая брошь с рубином

А опасаться было чего…

Всеволоду Бабаеву очень не нравилось, что его видел

Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57