— Ну-ну, — хмыкнул я. — Пожалуй, в этом соглашусь с тобой. Ну а все-таки, что случилось-то?
— Так я и сам не понимаю! Принесли нам пожрать — эх… да одно название, что пожрать! Это, я теперь понимаю, такая мода во всех дворцах, чтоб немножко всякой еды подавать. И все по крошечным тарелкам размажут тонким слоем, чтоб гость дольше возился. Экономят! Оно, конечно, и понятно — во дворце ить столько народу толчется каждый день! Всех от пуза кормить — никакой казны не напасешься. Только не понимаю я, зачем тогда вообще приглашать было? Мы ведь не напрашивались! Обидно!
— Ты не отвлекайся…
— А? А, ну вот… Сели мы, значит, есть. Пусий мне вина этого с пузырьками наливает, да все хвалит — какой я сильный да какой… это… как его? Такое он слово красивое загнул, да вот только я его забыл! Эх, жаль! Ну да неважно. В общем, хвалит он меня и все подливает вина да подливает. А оно такое, скажу я вам, господин капитан, бестолковое! Пиво и то пьянее. Только что в туалет от него хочется сильнее, чем от пива. Я терпел-терпел, терпел-терпел — неудобно же, вроде как за столом и все такое. Меня Анна всегда ругала, если я за столом про это говорить начинал… Вот…
— Ну?!
— Дык это… Пусий мне какой-то подарок хотел сделать и в соседнюю комнату вышел. А я писать хочу уже — никакого терпения нет! А там же эти горшки стояли у стены…
— Иезус Мария! — простонал я. — Ты?..
— Да! — горько всхлипнул Андрэ. — Я все испортил, господин капитан! Что ж делать — как я был деревенщина неотесанный, так и остался! Пусий так расстроился… Я ж не думал, что он так быстро с подарком этим обернется! Он входит, а тут я… эх… Нехорошо получилось. Да и пожрать толком не вышло.
— Да уж. — Никакого вразумительного комментария у меня не нашлось. Надеюсь, Пусий не объявит Гремзольду войну из-за оскверненной коллекции!
— Вот и скажите, что я неправ, господин капитан! С ума все посходили, натурально! Подумаешь — воспользовался я его ночной вазой. Он, конечно, король. Но ведь и я тоже! И вообще, у него этих ночных ваз там целая дюжина. Зачем ему одному столько? Я ж и подумал, что это — для гостей.
— Нет, это не для гостей, Андрэ, — мрачно выдавил я.
— Да я теперь и сам понимаю! Если он все время это самое вино с пузырьками пьет, то ему и дюжины горшков мало. Может, он потому и расстроился?
— Вроде того. Ладно, выбрось из головы. Главное, мы можем продолжать путь. Вперед, Иголка!
— А что случилось-то? — вопросительно покосилась на меня лошадь. — Я что-то не совсем понимаю, что натворил наш король?
— Э… мм… Боюсь, я не знаю, как тебе это объяснить. Это связано с чисто людскими условностями. Главное, что наше путешествие перестало быть спокойным, так что теперь все в порядке!
— Это точно! В поход труба зовет, ландскнехты бравые — вперед!
— Хватит, Иголка!
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,
повествующая о встрече со старыми друзьями, приятность которой была нежданно прервана появлением других старых друзей, а также одного беспокойного духа, который хоть другом и не являлся, но все равно появилсяЗапись в дневнике Конрада фон Котта от 27 января
16… года от P. X.
Будучи человеком крайне прагматичным, никогда не доверял я всяким колдунам, знахарям, провидцам и прочим шарлатанам. Провидению было угодно столкнуть меня с настоящим колдовством, дабы я, уподобившись Фоме неверующему, мог убедиться в его существовании, так сказать, собственными органами чувств. Несмотря на сей болезненный опыт, отношение мое к провидцам не изменилось — не укладывалось в моей голове, как можно прозревать будущее, которого еще нет. Провидению угодно было вновь предоставить мне возможность все познать на собственной шкуре.
Примечание на полях. Право слово, Провидению, видимо, больше заняться нечем, как только издеваться надо мной!
Придерживаясь все того же правила — двигаться только в светлое время суток от одного постоялого двора к другому, мы потратили на дорогу до Либерхоффе почти месяц. Никто нас не преследовал и не разыскивал. То ли Анна остыла и взяла себя в руки, то ли наш след окончательно затерялся. Хотя в последнее я не очень-то верил. Конечно, у Пусия лучшая разведка в Европе, но и Ле Мортэ не зря свой хлеб ест. Наверняка у него при дворе Пусия тоже есть шпион и про наш скандальный визит в Куаферштадт королеве доложили давным-давно. А значит, догадаться, куда мы направляемся, было совсем не трудно. Отсутствие погони свидетельствовало о другом — Анна отказалась от мысли вернуть Андрэ силой. Она будет ждать, пока блудный король сам приползет на коленях и будет просить прощения… Вот только какое она примет решение тогда?
Эти мысли не давали мне покоя всю дорогу до Либерхоффе.
Эти мысли, да еще мерзкий навязчивый сон. Тот самый, что приснился мне в первую ночь нашего с Андрэ путешествия. Вернее, это было продолжением того сна. Неведомая опасность с каждым разом становилась все ближе, но так до сих пор и не оформилась во что-то конкретное. Это была просто безликая тьма, надвигавшаяся откуда-то извне… возможно — из самой преисподней. Если поначалу еще можно было надеяться, что мне приснился обычный дурной сон, то теперь сомнений быть не могло — это было явное предостережение. Непонятно только, от чего меня предостерегали. Право слово, эти высшие силы (или кто там заведует вещими снами) могли бы быть более конкретны в своих предостережениях.
После моего предыдущего визита в Либерхоффе со мной произошло столько всяких событий, что казалось — прошло несколько долгих лет, и я в глубине души ожидал каких-то изменений хотя бы во внешнем облике городка. Мои ожидания разбились о суровую непоколебимость провинциального уклада жизни. По-прежнему невысоки были крепостные стены, служившие Либерхоффе чисто символической защитой от неведомого противника. По-прежнему пуст был ров, по случаю зимы превратившийся в две великолепные горки, с которых с радостными воплями и смехом скатывались на санках и прочих подручных средствах (а то и просто на собственном седалище) дети. По-прежнему вместо ворот дорогу перегораживала оглобля, у которой приплясывали два стражника с синими от холода носами и ушами. Рождественские ярмарки давно отшумели, до следующих праздников было еще далеко, потому к воротам вело мало следов, — похоже, у стражи сегодня был голодный день. Увидев нас, бедолаги так откровенно обрадовались, что я по совестился торговаться с ними и даже присовокупил к положенной мзде фляжку с перцовой настойкой — вспомнились мне долгие бессмысленные караулы в зимнее время, проснулась некстати ностальгия.
Провожаемые самыми искренними добрыми напутствиями оживившихся стражников, мы с Андрэ доехали до центральной площади, свернули на улицу Портных и далее, знакомым мне маршрутом, до улицы Маргариток. Иголка сама деловито протопала к знакомому дому, выкрашенному веселой желтой краской. Я ободряюще кивнул Андрэ:
— Фредерик и Мэрион живут здесь. Постучись — мне до молотка не дотянуться.
