не гони лошадей». Разбазаришь все тосты, за что следующую пить будем?
– Понял… За святую Татьяну, – студент пригубил бокал и зачмокал языком. – Да, это же просто что-то с чем-то… Умеют клятые господа-капиталисты!
– А ты говоришь: не открывай! Пить, братец, надо только высококачественные напитки или не пить вовсе.
– Погодите, я запишу…
– Бумаги не хватит.
– Это почему же?
– Сейчас выпью я сто пятьдесят – и начну сыпать афоризмами! Давай наливай… Между первой и второй – промежуток небольшой. Как ты там говорил, за дружбу?
– За братство!
– О! И это правильно? Студента надо любить, лелеять, наконец – уважать, чтобы он пошёл дальше своего преподавателя и принёс больше пользы трудовому народу.
– И опять – согласен.
– Кто я, если не оставлю после себя последователей, не передам своё учение в надёжные руки? Мышь церковная, не более… Учёный только тогда может считаться таковым, когда воспитает целую сеть, плеяду единомышленников, способных творить и созерцать не хуже его самого. Хорошо сказал?
– Великолепно! За единомышленников?
– Поддерживаю! Эх, вкуснятина или, как ты говоришь, смачнина!
– А не упьёмся такими темпами?
– Если и упьёмся, то что? Ляжем спать, всё равно каникулы… Похмелимся – и продолжим наш диспут. Хороший собеседник – лучший подарок к празднику. Тем более – к такому.
Ярославу почему-то сразу вспомнился рассказ Бокия о лохах. Он вздрогнул, словно пытаясь стряхнуть с себя все путы накатывающегося опьянения, и сразу стал трезв, как стекло.
– Чего это тебя так передёрнуло? – не удержался учёный, не упускавший ни одной детали из поведения своего юного друга, можно даже сказать – следивший за ним, как за подопытным кроликом.
– Не знаю. А вы почему один живёте? – перешёл в атаку гость.
– Так ведь умерла моя Настенька. Давным-давно… Вон она на пианино…
Плечов перевёл взгляд на музыкальный инструмент и увидел в прислонённой к шкатулке рамке фотографию прекрасной дамы лет тридцати пяти.
– Такая молодая и красивая? – сорвалось с языка.
– Да не удивляйся ты так… Супруга всего на шесть лет младше меня… была, просто после сорока перестала фотографироваться. Постоянно твердила: «Хочу, чтобы меня запомнили молодой и красивой!»
– Она знала, что скоро уйдёт? – догадался Яра.
– Да. В последние годы жена страдала неизлечимым недугом. Но не будем о грустном… Жизнь вечна! И всегда побеждает смерть. Но этот вопрос мы обсудим позже.
– За жизнь?
– Наливай!
Жаль, но как утверждают философы, всё хорошее имеет свойство быстро заканчиваться.
Конец «Мартина» тоже оказался неизбежным и очень скорым. Профессор не без сожаления повертел в руках пустую посудину, словно намереваясь найти на её дне ещё несколько капель – да не тут-то было! Пришлось идти к серванту, где покоилась его коллекция, за следующей бутылкой…
Плечов тем временем поднялся с насиженного места и, словно заворожённый, пошёл в угол комнаты, где стояло пианино с портретом Насти, как магнитом, притягивавшим взор. Эта женщина явно напоминала Барбару Радзивилл, часто снившуюся ему по ночам.
Ярослав повертел фото в руках и поставил на место, после чего попытался добраться до шкатулки, однако та оказалась запертой на замок.
– Не хочу, чтобы ещё кто-то тревожил её прах! – раздался сзади профессорский баритон.
– Вы что же сожгли её? – наконец дошло до Ярослава.
– Да. Согласно завещанию Настасьи Филипповны, – печально изрёк Фролушкин. – В первом Московском крематории.
– Земля ей пухом… Ой, простите, ради бога! Как-то не христиански получается…
– А кто тебе сказал, что я христианин?
– Ну… Я сам так подумал…
– Тому, кто верит в существование Всевышнего, совсем необязательно поклоняться Христу, ибо все мы точно такие же Божьи дети. А поверить в то, что у Господа была ещё и мирская мать, могут разве что идиоты…
– Ваша теория?
– Моя. А ты какому Богу молишься?
– Никакому.
– Не веруешь?
– Никак нет…
– Это ничего… Со временем придёт.
– Посмотрим…
– Как по мне, то нынешние атеисты подошли к пониманию Господа гораздо ближе, чем православные ретрограды. Им стоит только поставить знак равенства между Господом и Природой – и всё станет на свои места.
– Пожалуй…
– Скажи, ты имеешь хоть какие-то элементарные представления об устройстве и происхождении нашей Вселенной?
– Ну да… Я даже кружок юных астрономов в своё время посещал.
– Про теорию большого взрыва что-нибудь знаешь?
– Только то, что таковая существует…
– И то уже неплохо… Я не собираюсь углубляться в её физико-математическое обоснование, попробую прояснить лишь философскую составляющую. Лично для тебя.
– Не возражаю. Только без ста грамм мне в этом деле ни за что не разобраться.
– Понял. Открывай.
– О! Эта штука тоже хороша!
– «Хеннесси»… Возможно, самый лучший в мире коньяк. Его мне сам Фройд подарил.
– Кто-кто?
– Зигмунд Фройд или, если хочешь, Фрейд, основатель психоанализа, всемирно известный австрийский учёный… Не слыхал?
– Так, краем уха…
– Но я, с твоего позволения, сначала продолжу предыдущую мысль.
– Не возражаю. За него!
– Уточни – за кого?
– За большой взрыв!
– О, правильно! Так как именно с этого события, по моему глубокому убеждению, начала зарождаться жизнь во всей Вселенной.
– Вы, пожалуйста, помедленней, а то не успеваю осваивать!
– Коньяк или новый материал?
– Коньяк, конечно… Плесните мне в бокал ещё немного, от его аромата я просто балдею!
– С удовольствием… Так вот… Гениальный Эйнштейн ещё в тысяча девятьсот шестнадцатом году завершил знаменитую работу «Основы общей теории относительности», в которой обосновал новую модель Вселенной. А спустя год голландский астроном Виллем де Ситтер развил её и назвал космологической… Я понятно изъясняюсь?
– Так точно.
– В тысяча девятьсот двадцать втором году наш советский математик и геофизик Александр Александрович Фридман предсказал неизбежное расширение Вселенной из-за постоянно идущих в ней взрывных процессов и небезосновательно предположил, что именно большой взрыв лежал в основе её возникновения и дальнейшего развития.
– Стоп. Стоп. Мозги уже пухнут. Правду говорят: алкоголь затуманивает разум!
– В корне не согласен. Ничего он не туманит и тем более не забирает. Алкоголь только показывает, есть у человека этот самый разум или нет!
– Точно! За Всевышний разум… Наливай… те!!!
33
Вторая бутылка подходила к концу, однако особых последствий опьянения на лице Плечова, а тем более Фролушкина, нельзя было обнаружить даже под микроскопом. И это обстоятельство ещё больше сблизило двух философов – молодого и пожилого!
Впрочем, на течении беседы сие никак не отразилось.
Фёдор Алексеевич больше говорил, а Ярослав по-прежнему – больше слушал, периодически вставляя свои едкие реплики и часто справедливые замечания.
– Однако не все учёные целиком и полностью согласны с великим Эйнштейном, – продолжал обсуждать устройство мира профессор. – Среди них и мой старший друг, учитель Константин Эдуардович Циолковский, безвременно ушедший от нас чуть более года тому назад.
– Вечная ему
