дать ему поболтаться вот так. Думаю, после концерта расставим все точки.
— Ну что вы там возитесь, заходите уже! — крикнул Макс.
В этот раз даже Надя тоже пошла с нами, хотя частенько отказывалась участвовать во «внерепетиционных» тусовках. У нее были какие-то свои резоны, как будто свое общество она рассматривала как приз и выдавала порциями. Удобно на самом деле. Так лучше, чем если бы она липла, как репей, и везде таскалась с нами. Хотя в дальней перспективе она, возможно, действует вполне умно…
— А статья когда выходит? — спросил Бельфегор, обращаясь ко мне. — Жан ведь что-то говорил насчет того, что подгонит статью под выход передачи, чтобы одновременно вышли и клип, и статья о том, как мы клип снимали. Или я что-то путаю?
— Хм, — я почесал в затылке. С Жаном мы много общались, но в основном речь шла про его журнал, про ту старую статью, ради которой он мерз вместе с нами в зимнем лесу, я даже подзабыл уже, признаться. Просчет! Пора бы уже составить график публикаций и отслеживать его внимательнее. Это же наш пиар, штука не просто важная, а архиважная в деле продвижения на рок-олимп… — «Молодежная правда» вообще-то сегодня выходит. Макс, ты не выписываешь?
— Неа… — Макс покачал головой. Какой-то он нервный. На дверь косится все время, будто кого-то ждет…
— До программы еще минут пятнадцать, можгу пока сбегать до киоска и купить! — предложил Бельфегор. — Вдруг напечатали!
Не дожидаясь нашей реакции, рыжий вскочил, умчался в коридор и загрохотал ботинками, обуваясь. Хлопнула дверь.
— Я пока соображу что-нибудь перекусить, — пробормотал Макс и поднялся.
— Я помогу! — услужливо предложила Надя, и они оба ушли на кухню. Квартира была большой, так что, о чем они там болтают, было не слышно. Только надин смех иногда доносился.
— Что-то мне очково как-то… — поежился Бегемот. — Кажется, что уже так давно снимали… Особенно после сегодняшнего дня.
— Песню можно перезаписать потом на видеоряд, — я пожал плечами. Хотел сказать, чтобы не волновались, и все нормально, я же видел. Но не стал. Во-первых, я видел только клип, а там еще было интервью, которое Стас и его кучерявый помощник записывали и на опушке леса, и в темном промерзшем доме, и в театре потом. И как именно это все было нарезано, я понятия не имел. Вряд ли Стас попытается смонтировать так, чтобы макнуть «ангелочков» головой в унитаз, но творческая душа — еще большие потемки, чем обычная, никогда не знаешь, что именно может задеть. Так что я заткнулся в тряпочку.
— Мне тоже страшно, — вздохнул Кирилл. — Вроде и времени совсем немного прошло, но мы с тех пор так много всего поменялось. Нас в рок-клуб приняли, концерт «Папоротника» был. И все остальное… тоже…
— Так это же хорошо, — усмехнулся я. — Будет такой «привет из прошлого» как будто. Напоминание нам, что расти — это хорошо и правильно.
— Но получается, что нас увидят такими, как мы там, а мы уже другие… — Кирилл поерзал.
— Да ладно, не накручивайте, — хмыкнул я. — Это не последний наш клип, стопудово. Кстати, надо бы подумать, на какую песню снимать следующий…
— Я уже думал, — сказал Астарот. — Теперь, с басгитарой и поливоксом можно и наш адский цикл продвинуть.
Я чуть не скривился, как от зубной боли. Все-таки эти демонические приколы были лично мне «против шерсти». Русский рок для меня всегда был или чем-то глубоко философским, или жизненным или сказочно-историческим. А вся эта демонологическая нечисть — какая-то хрень, прости-господи. Я надеялся, что Астарот, получив порцию славы за нормальные песни, сделает выводы и откажется от мыслей о «тяжеляке». И, в принципе, положа руку на сердце, мое предположение более или менее сбывалось. Но иногда он вспоминал, что все началось с того, что он начал писать песни про ад, сатану и прочих вельзевулов. И вообще на самом-то деле группа называется «Ангелы Сатаны», а вовсе не «Ангелы С»…
— Снимать про ад труднее, тут спецэффекты нужны… — проговорил я как бы в воздух. — Иначе стремно будет выглядеть…
— Да не, я все придумал уже, — сказал Астарот. — Нам нужна будет железная клетка только. Можно решетка, типа той, что на ВДНХ в самой дальней части. Там старая, дореволюционная такая, ромбами. И если под ней разжечь костер, то в темноте будет смотреться очень… ну, круто.
— А телевизор не пора включать? — воскликнула вернувшаяся в комнату Надя. В руках она несла две большие тарелки с бутербродами.
— Еще пять минут, — сказал Бегемот и предсказуемо первым потянул руки к бутерам. Схватил и немедленно откусил от него половину. На лице толстяка разлилось блаженство.
— Вот еще компот, — Макс поставил на стол кувшин с вишневым компотом. — И чайник сейчас закипит, если кто-то хочет…
Макс включил телек, на экране появилась пластилиновая заставка ТВ «Кинева».
— Где там Бельфегор, что он так долго ходит? — Астарот бросил взгляд в сторону двери.
— Да нормально, там сначала новости будут, — невнятно сказал Бегемот, уминая второй бутер. — Там сегодня митинг был против повышения цен, слышали?
— Где был митинг? — спросил Макс.
— Ну, на площади Ленина, возле памятника, — жуя объяснил Бегемот, подняв руку указующем жесте Владимира Ильича. Как бы проиллюстрировав, какой именно памятник он имеет в виду.
На экране появилась Катя.
— Добрый вечер! На экране ТВ «Кинева», первая независимая телекомпания Новокиневска, в эфире новости города и области. Шокирующее открытие ждало горожан на второй день девяносто второго года. Придя в магазины, они обнаружили, что цены буквально за одну ночь выросли в два, в три, а то и в четыре раза. Наши корреспонденты провели опрос общественного мнения на улицах Новокиневска…
Раздался звонок в дверь. Потом повернулась ручка, и дверь открылась.
— А, я же не закрывал! — воскликнул из прихожей запыхавшийся Бельфегор. — Пришлось бежать в дальнюю союзпечать, в ближней уже всю «молодежку» разобрали!
— Ну и что там, есть статья? — жадно спросил Астарот.
— Да, есть! — Бельфегор споткнулся, торопливо сбрасывая ботинки, и чуть не грохнулся всем собой об паркетный пол. — Я пока не читал, просто посмотрел. На целую страницу! И фотки есть! Смотрите, как Астарот классно получился!
Все загалдели и повскакивали
