•
Леннарт увидел, что он уже там, возле башни на восточной стороне стены. Обычно они встречались здесь в обеденный перерыв или вечером после смены. Нильс снял китель, закинул на плечо. И выглядел совсем молодым, как мальчик перед свиданием.
Приближаясь, Леннарт успел заметить его за несколько секунд до того, как сам был обнаружен, Нильс смотрел в другую сторону, откуда обычно приходил Леннарт. Сегодня Леннарт обедал с Бертольссоном в городе, они выбрали «Постоялый двор» возле рыночной площади, там подавали говяжье филе с вареным картофелем и свежим стручковым горохом. Бертольссон потом высадил его у проселочной дороги, Леннарт объяснил, что должен остаток пути пройти пешком, побыть наедине с собой, постараться понять, что же все-таки произошло. Все эти микрофоны, ручки, камера у лица. За несколько полуденных минут он побывал во всех гостиных, где сложилось свое мнение о том, как вообще-то должны функционировать тюрьмы.
Ветер не унимался.
А ведь три с половиной недели царило полное безветрие. Жара без малейшего дуновения, нескончаемый антициклон над Скандинавией, из-за которого люди потели, становились раздражительными, вечно где-нибудь чесалось, вечно кто-то мешал.
Нильс улыбался. Увидел Леннарта и не смог устоять на месте, пошел навстречу, бережно обнял и не отпускал, поцеловал в лоб, погладил по щеке.
— Ты видел?
— Видел.
Они шли по траве на расстоянии друг от друга. До опушки семьдесят метров. Поравнявшись с первыми елями, на ходу взялись за руки, крепко-крепко.
— Органы сделали все возможное.
— Хватит пережевывать одно и то же.
— Психотерапия средой. Лекарственная терапия. Групповая. Индивидуальная.
— Для них дело не в том, что сделали или не сделали ты и органы. Это же телешоу. Развлекательная передача. Козел отпущения крупным планом, камера раздевает его догола, заставляет потеть, заикаться, хлопать глазами, редакция в восторге, а зрителям в креслах и на диванах главное — похохотать над кем-нибудь, лишь бы забыть собственные скандалы и конфликты, лишь бы поскалиться над тупицей чиновником. Плюнь ты на них. Речь не о содержании. А о том, чтобы попасть в точку и поднять рейтинг.
— Нильс, ты что, не понимаешь? Бернту Лунду предоставили всё возможное, а он при первом удобном случае избивает двоих охранников и смывается в город, чтобы подрочить на мертвых маленьких девочек.
Ветер до них больше не долетал. Густой и неухоженный лес вокруг, старые ели и сосны; они шли по тропинке к водонапорной башне, два с половиной километра туда и обратно. Обычно это занимало полчаса, тогда они могли провести еще полчаса за избушкой возле башни, на том месте, где много раз занимались любовью. Туда редко кто забредал, а немногих прохожих они всегда могли увидеть заранее, ведь подойти можно только с одной стороны, дремучий лес создавал вторую стену.
Нильс крепче сжал руку Леннарта, потянул его к избушке:
— Пошли.
— Извини, не могу. Я помню, что говорил раньше, но не могу. Я хочу поговорить с тобой. Только поговорить. Мне нужно избавиться от этой проклятой камеры. Ты такой умный, Нильс. Помоги мне. Поговори со мной. Объясни.
Нильс погладил его по виску, по волосам.
— Любовь моя.
Леннарт прикрыл глаза. Нильс дышал на него и говорил:
— Слушай. Ничего этого больше нет. Я знаю. Бернт Лунд из тех, кого понять невозможно. Он опасен для нас. Опасен для себя самого. Иногда от человека не защититься. На самом деле. Человек — единственное млекопитающее, уничтожающее себе подобных. Один человек может ненавидеть другого, может убить другого, может рискнуть существованием собственной расы, дьявольское существо, единственное с таким стремлением к самоуничтожению. Это правда, непостижимая правда.
Они обнимали друг друга. Там кто-то шел, отрезанный непролазной стеной хвойного леса, поневоле шел в их сторону, он пройдет мимо избушки, как и все остальные, ничего не заметив. Обнимая Нильса, Леннарт вдруг ощутил желание, страсть захлестнула его, он тосковал по Марии, по ее телу, видел ее бедра, искал, жаждал ее.
Пальцы торопливо разворачивали алюминиевую фольгу, дергались, мешая друг другу.
Внутри был плоский коричневый брикет.
Они заказали «стеклянного турка». Глюки от него самое оно, круто вставляло. Оба метались по Аспсосу и отделению X, стараясь перетерпеть часы ожидания. Перемогались изо всех сил.
Заказали у грека, тот доставил. Они откатили полцены и теперь задолжали больше, чем могли себе позволить. Надо было обойтись «прессованным марокканцем» или «желтой губой», но Хильдинг до тех пор ныл, и упрашивал, и пресмыкался, пока Малосрочник не уступил. Они заказали «стеклянного турка» и три дня ждали. Сейчас оба улыбались крупинкам стекла, которые взблескивали, когда они подносили гашиш к свету в душевой.
— Видишь стекло?
— Ясный перец, вижу.
— Похоже, неплохое дерьмо.
— «Турок» всегда хорош.
Хильдинг достал из кармана зажигалку, подал Малосрочнику. Тот молча щелкнул ею, подставил огонек под фольгу. Обычно хватало одной минуты. Плоский коричневый брикетик размякал, и он кончиками пальцев мял эту массу и формовал. Табак был у Хильдинга в другом кармане, они обычно мешали двадцать пять к семидесяти пяти, «турецкое стекло» с табаком.
— Вкусно пахнет.
— Мать твою, Срочник.
Хильдинг стал на цыпочки, надавил руками на одну из потолочных плит рядом с лампой. Секунда — и плита приподнялась, Хильдинг запустил руку в щель, выудил кукурузную трубку. Малосрочник размял наркоту, набил трубку, поднес огонь к головке, сделал первую затяжку, чтобы раскурить, затянулся еще раз и передал трубку Хильдингу, которому не терпелось сунуть ее в рот.
После двух затяжек один передавал трубку другому, снова и снова. В душевой было тихо, из нескольких кранов капала вода, одна из ламп под потолком мигала, кап-кап, миг-миг, кап-кап, миг-миг, отличный «турок», еще лучше, чем прошлый раз.
— Козлы, Хильдинг-Задиринг, вот козлы. — Малосрочник опять дважды затянулся, протянул трубку, хихикнул: — Знаешь, Хильдинг-Задиринг, стоим мы с тобой тут, в этой гребаной душевой, курим отличный гаш и даже не думаем, что это, в натуре, лучшее место, где можно расправиться с насильником.
Малосрочник снова хихикнул. Хильдинг удивленно посмотрел на него:
— Ты о чем?
— Мы даже не думаем об этом.
— Ты про эту вот гребаную душевую? И чё? Мы тут, по-моему, достаточно насильников и стукачей помяли. Чё тут нового-то? На зонах в Америке они ведь друг друга в параши башкой кунают.
Малосрочник хихикал не переставая. Так действовало «турецкое стекло»: сперва он хихикал как ненормальный, потом становился похотливым как ненормальный, а покурив опять, пугался воспоминаний, опять являлся Пер со своей пиписькой, и он опять искал шипы, видел кровавую мошонку.
