так как из-за стрельбы получил тяжелые повреждения. Доктор повернулся обратно к машине и в неверном мигающем красно-белом свете аварийных ламп увидел к своему невыразимому ужасу, что случилось нечто немыслимое, невозможное. «Прародитель» ожил, он вставал, он поднимался, разгибая своё огромное, могучее механическое тело, пока весь не воздвигся почти до потолка и тогда он повернул голову и посмотрел доктору Гейзенбергу прямо в глаза…
13.
С тех пор прошло много лет.
Что сталось с доктором Теодором Гейзенбергом? Он пропал. Я пытался разыскать его, но никаких сведений о себе он не оставил. Однако я все-таки однажды встретил его, он пришёл на одну большую научную конференцию, куда съехался цвет ученого сообщества. Он не выступал, участвовал простым слушателем. Я не помню, чему была посвящена эта конференция, да это и неважно. Я узнал доктора и подошёл к нему, не в силах сдержать чувств. Он тоже узнал меня и улыбнулся одними губами, совсем уже старенький, изможденный.
– Дорогой Георгий, я так рад видеть вас! Вы единственный, чьё лицо сохранила моя память.
Мы пошли посидеть в кафе и разговорились.
– Как поживает профессор Шаломбери? – спросил меня доктор. – Он ведь ваш старый приятель, не так ли?
– Так, – согласился я. – Он умер.
Доктор опечалился. Я бы не стал расспрашивать его, но почувствовал, что он и сам хочет высказаться и ждёт интереса с моей стороны. И я задал ему вопрос, именно тот, который он вероятно и хотел услышать:
– Доктор, вы ведь знаете, на каком корабле находился саркофаг. «Прародитель» не был уничтожен? Ведь так?
– Я был на том корабле, но я не знаю точно, что было дальше, – доктор покачал головой. – То, что случилось там, на корабле… я до сих пор не осмыслил всего этого. По нам крепко попало и робот включился. Сам. Как оно самостоятельно провело активацию? Или кто-то активировал его нарочно, чтобы спасти? Но кто тогда? И как? Там все произошло за секунды… скажите мне, Дайсон, кто стрелял?
– Мы, – с тяжелым вздохом признался я. – Интерпол. Мы связались с русским кораблем и попросили у адмирала помощи. Он сошел на лабораторию по очень опасной но очень красивой траектории и продемонстрировал Ассамблее мощь всех своих пушек. Они не стали стрелять в ответ. Гринев уже все знал и он попытался вывезти машину из лаборатории. Стартовало несколько кораблей и мы не знали, на каком из них Гринев с машиной, а Сэлфридж рвал и метал, он боялся… понимаете, он хотел завладеть этой машиной, он так бесился, когда робот пропал и его не удалось найти. Гринева пытались судить, но он предъявил встречный иск Ассамблее, разбирательства продолжаются и сегодня. Гринев уволен с поста руководителя «Заслона», компания зажила прежней жизнью, как при Арсеньеве. А Ассамблея… впрочем, вы и сами читали газеты, должно быть.
Он смотрел на меня во все глаза, кивая.
– Расскажите мне, что там произошло?
Доктор пожевал губы, как-то затравленно огляделся. Он словно не решался заговорить, но потом все же начал:
– Он переоделся в форму полицейского и улетел на корабле профессора Шаломбери. Мы сами научили его этому трюку. Когда-то, во время механических испытаний, с ним играли в баскетбол. Он показал блестящие результаты, просто блестящие. Но мы дали ему тест. Заставить поверить других игроков, что он человек. Такой, знаете, своеобразный тест Тьюринга. Всем игрокам выдали специальные очки, в которых было видно только силуэт фигуры, а те, кто следил за игрой по экрану, видели графическую подделку. И никто не смог угадать в нем робота. Он всех перехитрил. Разумеется, памяти об игре он не сохранил, ведь он ничего не должен был знать о людях и о нашем мире. Но каким-то образом в его сознании отложился механизм действия. Там, во время штурма, он проделал в точности тот же самый фокус. Когда корабль сел, на борт поднялись полицейские, он взорвал баллон с газом и все уснули, а он переоделся в форму сотрудника Интерпола и полицейские его вытащили, он прошёл сквозь три кольца окружения, сел на корабль и просто улетел. Прошёл сквозь пальцы, увернулся, выскользнул… И где он теперь? Солнечная система неизмерима в сравнении с краткостью и быстротечностью человеческой жизни. Но он, он будет жить. Он будет жить, слышите? Долго, очень долго, столетия будет прятаться где-нибудь в Поясе астероидов и кто найдёт его там? Ему не нужен сон, еда, медицинская страховка. Он просто будет ждать, пока мы все не умрем, те, кто знает о его существовании. Он будет ждать столько, сколько потребуется. Тысячу лет, две тысячи, десять тысяч. А потом придёт. Как химера в ночи, вылезет в человеческий мир из какой-нибудь чёрной щели. И что он будет делать? Что там будет вариться в его железной башке все эти тысячелетия ожидания? Ему ведь не нужен сон, еда и выходные, он будет постоянно что-то делать, искать, строить, готовиться. С какими идеями и мыслями он вернётся? С какими инструментами? Что он там наизобретает, имея такой мозг, каким мы его наделили, имея в своём сознании весь совокупный опыт человечества? Пластмассовый бог… вот о чем я думаю. Пожалуй, это может сойти за второе пришествие.
Доктор выдохнул. Он был бледен, на лбу выступила испарина, руки отчетливо подрагивали. Я понял, что все эти годы он только об этом и думал.
– Искать его бессмысленно, даже не думай об этом. – Он словно прочитал мои мысли. – В любом случае, это будут проблемы наших потомков. Мы, конечно, можем поднять шумиху, но никто никогда не найдёт его. Солнечная система действительно неизмерима. Одинокий кораблик в ней можно искать вечность.
– Можно попытаться. Надо рассказать всем, всему человечеству, пусть все знают, объявить астрономическое вознаграждение за его поимку. Надо хоть что-то делать, нельзя сидеть сложа руки!
Доктор фыркнул, покачал головой. Он с презрением отнёсся к моим словам. Но что я мог поделать? Не я открыл ящик Пандоры…
– Ты глупец, – сказал он мрачно. – Ты не понимаешь, с чем ты имеешь дело. Как ты не усвоишь, что он знает все наши возможные шаги наперёд? Он видит любой возможный поворот событий и предпринимает контрмеры. Во-первых, с чего ему оставаться в Солнечной системе? Он мог и покинуть гелиосферу, радиация ему не страшна. А во-вторых… с чего ты взял, что те, кто его найдут, захотят отдать его даже за очень большую награду? Он сам по себе – богатство, которому нет меры. И он способен дать своим возможным похитителям куда больше, чем правительственные
