боюсь шорохов в темноте.
– Наверное, это была белка или какой-то ежик.
– Да, ты прав…– ответила она.
Между ними воцарилось молчание. Каждый смотрел друг на друга по-разному: он – с разочарованием в себе, а она – с той прежней любовью к нему.
– Ты замёрзла. Тебе нужно домой, – снова нарушил молчание он.
– Почему ты тогда ушел? – с каплей отчаяния произнесла она мысли вслух.
– Я не хотел, ты была слишком хорошей для меня. Ты заботилась обо мне, мечтала со мной, никогда ничего не запрещала. Я был свободен, но в тоже время связан тобой. Ты была моим воздухом и петлей. Я видел, как тебе было плохо рядом с таким человеком, как я, – говорил он так, будто захлебывался под гнетом собственных ошибок и воспоминаний, – ты не была собой. Я знал, на что иду. Лучше ты будешь меня ненавидеть, нежели любить.
– Жаль, что ты так ничего и не понял, – тихо произнесла она.
В горле стоял ком от его слов. А ведь он правда ничего не понимал, или не хотел даже попробовать понять.
– Что я не понял?
– Прости, мне нужно домой. Прости, – сказала она и направилась в сторону дома.
– Нет, стой, – он одернул ее руку, – что я не так понял?
– Это имеет какое-то значение сейчас? Отпусти.
– Да, имеет. Я по собственным убеждениям потерял человека, который любил меня настолько, что готов был отдать за меня жизнь, а сейчас ты скрываешь суть проблемы? – он начинал злиться, – может ты сама этого....
– Я люблю тебя.
– Что? – он был ошарашен; как будто резкий звук оглушил его, а в голове гуляли ее слова.
– Я тебя люблю. До сих пор. Я не могу засыпать без твоей кофты, без твоего аромата. Мне мерещится везде твой голос. В каждом прохожем я вижу тебя. Я не могу тебя ненавидеть. Ты причинил мне только боль, но не смог сделать так, чтобы моя любовь угасла к тебе, – он стоял и смотрел на неё, а глаза наливались слезами, – ты единственный, кто затронул мою душу настолько глубоко. Ты перевернул все с ног на голову, но в этом твоя суть. И я это люблю.
– Повтори, пожалуйста, – тихо прошептал он.
Она слегка коснулась его кожи на лице. Трехдневная щетина говорила о холостяцкой запущенной жизни. Он боялся до неё касаться. Сейчас она была лучом света в его ужасном, никчемном мире.
– Я люблю тебя, слышишь?
– Но за что? – спросил он; кислорода не хватало, чтобы вдохнуть.
– За все. Ты был лучшим. Ты улыбался мне, когда казалось, что нечему. Ты делал меня счастливой, живой. Я жила для тебя…
– Ты…ты…ты…я идиот…я ужасен.
– Почему? – недоумевающе она посмотрела на него.
– Помнишь тот день, когда ты лежала с высокой температурой, а я не отвечал, не брал трубку?
Она молча кивнула.
– Я был с другой.
– Я знаю. – уверено ответила она.
– Но почему ничего мне не сказала!?– он был ошарашен ее спокойствием.
– А зачем? Ты изменил не мне, а себе. И это был твой выбор.
Его глаза были красными. Казалось, что еще немного и польются слезы.
– Ты только мне скажи: сейчас ты зачем это говоришь? – сказала она.
– Я впервые чувствую облегчение. За эти месяцы я думал о тебе много времени.
Он подошел ближе. Его дыхание становилось томным. Глаза в глаза.
– Остановись, – тихо шепнула она.
– Поверь мне. Я обретаю покой с тобой.
Его рука скользнула к шее. Он посмотрел ей в глаза. Между ними несколько сантиметров. Это расстояние он мог преодолеть всего в одно мгновение. Он растягивал удовольствие.
– Ты лучшее, что было со мной за всю жизнь…
Они сплелись в нежном поцелуе. Как тогда. В июле. 19.
***
Я снова зашла на его страницу. Зачем мне это нужно? Я не знаю. Это очень странно. Я понимаю, что у него другая жизнь и точно есть девушка, но я не могу выкинуть его из головы.
Это получается спонтанно. Я вроде бы ничего не делаю, но потом раз. Он. Все. Мой мир переворачивается.
Порой хочется написать ему или позвонить, но резкое ощущение отвержения настигает новой волной и не даёт спать.
Ты себе не принадлежишь в эти минуты. Ты загнана в угол и боишься. Боишься себя. Боишься эмоций, боишься поговорить. Боишься оказаться еще в большем отчаянии, чем сейчас.
Двадцать минут я смотрела на экран телефона в ожидании проявления смелости и решительности. Нет, не получилось.
Какие-то двадцать минут были рубежом в преодолении страха перед разговором, в котором я так нуждалась. Двадцать. Как два года безответной любви и желания сжечь все мосты между нами. Сжечь чувства и эмоции. Желание просто закончить всё здесь и сейчас. Двадцать минут разделяли меня на «до» и «после», но я до сих пор не решилась. Теперь эти двадцать минут могут значить для меня больше, чем все то время, которое я забывала его. Двадцать чертовых минут. Двадцать…
Тихий плач разносился в пустой комнате. Соседи были единственной причиной не начать выть от боли.
«Я бы все отдала сейчас, лишь бы ты был здесь, на этой самой кровати,» – говорила она еле слышно.
«Твой запах. Я слишком его люблю. Кажется, что он сейчас где-то рядом, лишь только лёгкий шлейф дает понять, что ты слишком далеко от меня. Я так скучаю, и хочу удушить себя той же самой подушкой, на которой лежу.
Я представляю, что ты сейчас рядом и засыпаю. Я чувствую твой аромат… табак с примесью хлорки, с нотками сладостей, но горьковатым послевкусием. Я слышу твое дыхание. Чувствую твое тепло… твои руки, которые сжимают меня и как будто не дают выбраться, а на самом деле у меня просто нет сил, чтобы подняться и убежать, хотя и следовало бы…» – разговор в голове мог на какое-то время остановить слезы, но потом все начиналось заново.
Прозвучал звонок в дверь.
«Что? Кого принесло? Я не накрашена! Господи, выгляжу как чучело,» – бормотала она, вставая с кровати.
«О, нет…» – у нее подкосились ноги.
На пороге стоял он.
– Открой, я знаю, что ты дома.
– Зачем? Зачем ты приехал сейчас ко мне?
– Так нужно, открой.
Она быстро накинула шелковый халат на свои хрупкие плечи, вытерла слезы и открыла дверь.
– Нам нужно поговорить, – промолвил он.
– О чем? Что тебе понадобилось от меня в двенадцатом часу ночи? – вопросы вылетали один за одним, – У меня все хорошо и без твоего присутствия в моей жизни.
– Мы можем поговорить спокойно?
– Хорошо. Проходи на кухню.
Она хотела сесть рядом, ближе к нему, но
