полуголого мужчину в своей постели!
Хотя – нужно отдать должное – посмотреть там есть на что. Тело незнакомца просто великолепно, думаю, любой небожитель много бы отдал за такую фигуру. Смуглая, с легким золотистым оттенком кожа красиво сочетается с пламенем волос. Брови и ресницы – последние, кстати, невероятно длинные и загнутые на концах – тоже с золотистым отливом. Черты лица немного резковаты, в них есть что-то хищное, отчего кажется, что за этими полными, чувственными и красиво очерченными губами прячутся преострейшие клыки.
Есть в негоднике что-то настолько чарующее, что я невольно тяну руку, чтобы коснуться его лица.
Он молниеносно перехватывает мое запястье и так же моментально распахивает глаза. Я будто вязну в густом меду, даже чувствую легкое головокружение. Какой потрясающий цвет глаз – теплый, как нагретая солнцем морская смола, и одновременно пугающе холодный, как блеск металла.
Поймав меня в плен своих золотисто-рыжих глаз и капкан цепких пальцев, украшенных черными длинными ногтями, наглец довольно щурится и с ухмылочкой произносит:
– Нравлюсь?
Голос низкий, чуть хрипловатый и будто мурлыкающий.
Его вопрос меня отрезвляет.
Я ору, отбиваюсь от незнакомца руками и ногами и в результате падаю с топчана. Сижу на полу, раскинув ноги и хлопая глазами, неприлично тычу в него пальцем и, заикаясь, произношу:
– К-кто ты и откуда здесь взялся?
Мерзавец и бровью не ведет. Наоборот, устраивается поудобнее, опираясь на локоть, и продолжает самодовольно ухмыляться.
– Слишком много вопросов, хозяйка, – говорит он и слегка надувает свои и без того полные губы. – И мне немного обидно, что ты не узнаешь меня.
– А должна? – Постепенно прихожу в себя. Возвращаются и дерзость, и желание врезать кое-кому по наглючей красивой роже.
– Вот сейчас совсем обидно стало! – по-кошачьи фыркает он и говорит не без пафоса: – Перед тобой сам Хушэнь![6]
Хушэнь… Хушэнь… Хушэнь…
Имя стучит в мозгу, будто собирается пробить себе путь наружу. И действительно кажется знакомым. Где же я его слышала? Ах да!
В деревню Бамбукового Ветра как-то забрел рассказчик. Он расположился в единственном трактире и собрал едва ли не всех жителей своими историями о всевозможных демонах и чудовищах. Мне тогда еще стало интересно: а я есть в легендах? Но меня ждало разочарование – смертные слыхом не слыхивали обо мне. А вот о Хушэне – да. Он, помнится, Тигриный Бог. Вроде бы так говорил тот сказитель?
– Ах, Хушэнь! – Поднимаюсь и потираю ушибленные места. – То самое мифическое чудовище?
Мужчина обиженно фыркает:
– И почему, как эта мартышка облезлая Сунь Укун[7], так чуть ли не божество, а как я – так чудовище?
Подхожу к кровати. Усиленно отворачиваясь, набрасываю на лежащего в моей постели Тигриного Бога покрывало, а затем осторожно присаживаюсь на край, спиной к нему.
– Ну давай рассуждать логически, – говорю, хотя у самой полыхают щеки, а мозги превращаются в кусок тофу – хочется одновременно истерически хихикать и звать на помощь. Но я продолжаю: – Ты зовешь меня хозяйкой. Я – чудовище. Разве ты можешь при этом быть богом? Кстати, почему хозяйка? Не помню, чтобы я подбирала тигренка.
Он тянется вперед и не больно стучит мне кулаком по лбу.
– Если все чудовища такие глупые, как ты, то я не хочу быть им, – говорит ехидно.
– А можно без издевательств? – Теперь уже обижаюсь я. Зачем он дразнит?
Хушэнь берет мою правую руку и подносит к моим же глазам.
– Вот тебе и ответ.
Сначала я ничего не понимаю: рука и рука, много раз ее видела. Но вскоре соображаю, о чем он: несколько лет назад, в горах, собирая хворост, я нашла крупный тигриный глаз[8]. Поскольку у меня давным-давно не было никаких украшений, я не могла пропустить такую находку. Оплела его шнурочком из пеньки и носила на руке, как амулет. Камешек и впрямь оказался непростым – ночами светил мне и указывал дорогу домой. А однажды, когда на рынке меня окружили мальчишки, чтобы отобрать те скромные деньги, которые удалось заработать, и вовсе полыхнул ярко-ярко, так что обидчиков откинуло в стороны.
– То есть, – робко, чтобы не ошибиться, озвучиваю свою догадку, – все это время ты был в камне?
– Верно-верно, – тянет Хушэнь, переворачивается на спину и смотрит на меня снизу вверх тепло и немного лукаво, – все время я был рядом. Спасал и оберегал. И вот благодарность – мне даже не рады! Имени моего не знают… Хмпф… – Отворачивается в сторону, но косится на меня, явно чего-то ожидая.
Знать бы, чего может ждать от меня огромный мифический тигр, принявший человеческий облик. Делаю первое, что приходит в голову: протягиваю руку и глажу его по огненной макушке. К моему удивлению, Хушэнь прикрывает глаза, расплывается в улыбке и едва ли не мурлычет.
Однако в нашу беседу с диким мяуканьем вторгается еще один участник. Целится он явно в красивое лицо Хушэня, но ничего не успевает сделать – Тигриный Бог мощным ударом сшибает его в полете, и бедняга, продолжая все так же истошно вопить, ударяется о стену.
Что-то взрывается, комнату заполняет сероватый дым, который быстро рассеивается, и моему взору предстает очень тощий юноша, лысый и крайне лопоухий. У него огромные, почти круглые светло-зеленые глаза без белков и с вертикальными зрачками. Но самое главное – он совершенно голый!
– Да вы издеваетесь?! – ору я, сдергиваю покрывало с Хушэня и с закрытыми глазами швыряю новому знакомцу. – Одеваться не учили?
– Шерсть! – шипит тот. – Фу!
– Это не шерсть, а одежда, братец Маогуй[9], – с видом знатока поясняет Тигриный Бог, который сам при этом едва одет.
Но проблему с наготой своих незваных гостей я моментально отметаю – не это важно сейчас. Маогуй? Дух Кота? Этот-то откуда?!
Пока юноша разбирается, что делать с покрывалом, я срываю полог с кровати и бросаю Хушэню.
– Оденься и сам, умник.
Тот фыркает:
– Да ну, я ведь и так одет. – Кивает на свою тунику, которая задралась выше некуда.
Я, наверное, уже краснее спелого яблока и самой зари.
– Я имею в виду нормальную одежду. Раз уж вы оба заявились в мир людей, будьте добры следовать правилам.
– Правила! – рычит Маогуй. – Какие еще правила? Когда это чудовища подчинялись тому, что принято у смертных? – произносит он с презрением и задирает нос, но тем не менее прячет узкие – едва ли не уже моих – плечи под покрывалом.
– Ну раз уж он, – киваю на Хушэня, возящегося с заклятием перевоплощения, – зовет меня хозяйкой, а ты – его младший брат, то вам обоим надлежит слушаться меня.
