мертвых, где я чуть было не осталась навсегда.
Спаситель – ах, неужели это Якуро? – действовал осторожно. Наверное, боялся обрушить всю башню. То таща меня за волосы, которые, наверное, одни и были ему доступны, то разгребая каштаны вокруг головы, он постепенно добрался до ворота моего платья и попытался тащить за ворот. Неудачно. Во-первых, мне опять стало нечем дышать, во-вторых, ворот не выдержал и разорвался. Дышать опять стало легче. Между тем спасатель, каждый раз, как ему удавалось отвоевать у каштанов еще хоть сантиметр моей спины, немедленно пытался тащить за платье, разрывая его постепенно все ниже и ниже.
Наконец, эйфория от чудесного спасения меня покинула. Да и слух вернулся – и не принес ничего, кроме все той же ужасной “музыки” компании с иномаркой.
В конце концов, когда от каштанов освободилось уже все мое лицо, а сзади из них – и одновременно из платья – торчала вся моя спина, а тащили уже за руки, я сумела обернуться. Увидела их мерзкие рожи и пожалела, что не задохнулась в каштанах. Как каштаны ни противны сами по себе, видения в них были вполне ничего. Я даже попыталась рвануться вперед, обратно в зеленую могилу, но за руки держали крепко. Особенно вцепился один тип, наверное, старший у них, с самой дегенеративной харей. Он только использовал мой рывок, чтобы разорвать мне еще и рукав и сдернуть его с моей руки. Затем, дернув образовавшуюся длинную тряпку, подонок разорвал платье до низу. Ему тут же подали веревку – подло связать мне руки за спиной. Ноги они пока благоразумно не спешили освобождать из каштанов…
Дальше понятно… В общем, кто любит читать про такое, того опять же посылаю по соответствующему адресу. Если кому-то станет легче, так и быть, могу и себя отнести к этой категории. Правда, не в этом случае, а вообще. Сейчас-то я не читатель, а писатель. Я имею в виду категорию читателей-садистов, любительски пилящих родственников, или, тем более, любящих профессионально пилить кости, или сверлить зубы бормашиной, или отлавливать бродячих людей (и, при случае, сверлить их взглядом) или собак и кошек и даже препарирующих трупы или лягушек…
–лягушек–лягушек–лягушек–
Лягушкой, выброшенной в ведро после препарирования, и почти совсем дохлой, я себя и ощущала, когда все это закончилось через время, показавшееся мне бесконечным. Но, как объективно доложили выработанные жестокими тренировками “часы” в голове, прошло полтора-два часа, после чего я оказалась в той самой яме под той самой машиной…
Наверное, я и была почти мертва. Хотя если основываться на анекдоте об утренних ощущениях, мертвым себя должен считать как раз человек, у которого ничего не болит. У меня же болело все, каждый квадратный сантиметр кожи снаружи и каждый кубический сантиметр тела внутри. Впрочем, эта боль ощущалась уже как что-то отдельное, почти не имеющее ко мне отношения. Почему-то гораздо больше меня донимал запах и вкус рвоты во рту. И, казалось, не только во рту, но и везде.
Руки были по-прежнему связаны за спиной. Мотор иномарки по-прежнему работал. Хотя ее выхлопные газы чище, чем, например, у моей “шестерки”, долго дышать ими не удастся. Мстить давно уже не хотелось, хотелось скорее умереть. Некоторое время, пока они надо мной издевались, я вела издевательствам счет и мечтала предъявить этот счет к оплате. Но потом и со счета я сбилась, и стало мне ясно, что предъявить все равно не удастся. Сознание медленно угасало, и это было хорошо. Казалось, в этом состоянии меня уже ничто не может хоть как-то затронуть. Но это только казалось.
Было абсолютно темно. Скорее всего, яму закрыли щитами. Газ так должен был проникать медленнее, но, может, они и хотели, чтобы я помучилась подольше. Про щиты я не была уверена: перед тем, как бросить в яму, меня еще и стукнули по голове. Но, наверное, я и так уже имела вид трупа, так что стукнули слабовато. А скорее, специально старались устроить так, чтобы в яме очнулась и помучилась еще немного. Похоже, методика была отработана, так что я вряд ли могла быть единственной жертвой?
И тут, несмотря на темноту, я с внезапным ужасом осознала, что лежу на трупах. Я чувствовала их под собой и рядом. Кошмар, пригрезившийся мне средь бела дня, когда они приглашали меня в свой гараж, оказался явью.
А может, у меня предсмертные галлюцинации?
Я стала ощупывать все вокруг себя связанными руками. Для этого приходилось поворачиваться спиной, но ведь было темно, так что глаза мне все равно не могли помочь.
В результате этого ощупывания меня чуть не стошнило. Но это было уже невозможно: столько раз меня рвало во время пыток, которым меня подвергали. В желудке и так было совершенно пусто, а от мерзкого вкуса и запаха рвоты во рту, казалось, мне уже не избавиться до конца жизни. Если я, впрочем, выживу, на что не было никаких шансов. Так что позывы остались безрезультатными, хотя и не стали от этого менее мучительными.
Насколько я могла понять, все трупы – молодые женщины, вроде меня, и в похожем виде. Все в лохмотьях, кожа в порезах и ожогах, там и сям скользкие и липкие от крови. Вот только они холодные, ужасно, смертельно холодные, а я еще живая. Мне казалось, что они упрекают меня в этом и стараются перелить в меня свой могильный холод, заразить меня смертью, обнять и не отпускать больше.
Но, кажется, стремление к смерти постепенно оставляло меня, пока я натыкалась на все новые и новые трупы. Вместе с омерзением от их прикосновений мною овладевала и огромная жалость к ним: они были так похожи на меня! Если я присоединюсь к ним, кто отомстит за нас всех? Кажется, я начинала хотеть жить хотя бы для этого. Вот только толку от желания жить не было никакого… Но я продолжала свое тошное и горькое исследование.
Некоторые из девушек, видимо, пытались освободиться. По крайней мере одна: она своими связанными руками сжимала мертвой хваткой небольшой ножик. У меня такой тоже был, даже два, как у Джеймса Бонда, в подметках кроссовок. И даже мелькнула было мысль его достать, но как его закрепить, чтобы можно было перерезать об него веревку?..
А вот она не только подумала о нем, но и достать ухитрилась. А применить, действительно, не смогла. Зато я им воспользуюсь.
Уж не для меня ли она и старалась, мелькнула странная мысль. А что ж, если она подумала о том,
