было невозможно.
Большинство мужчин в нашем мире становятся взрослыми в возрасте двенадцати лет, а некоторые и того раньше. Либо это, либо смерть. Трусов и слабаков не терпят, но Доминик спускал мне это с рук только потому, что я был его братом.
Но я еще не готов. Я никогда не буду готов к жестокости, хаосу и кровопролитию. Я просто не такой, какой я есть.
— Я не бегу, брат. Я не рожден для этого мира.
— Ты Романо, Винсент. Все Романо рождены для этого мира, — вклинивается Доминик. — Ты нужен нашей семье.
— А что ты сделаешь, если я откажусь? Убьешь меня?
Доминик сжимает челюсть, его глаза темнеют.
— Ты моя кровь, Винсент. Я скорее приставлю пистолет к собственной голове, чем убью тебя. Но мы должны сделать то, что должно быть сделано.
— И это значит, что я стану частью Каза Ностра? — Я усмехаюсь, закрывая глаза и сжимая кулаки. Я пытаюсь сдержать себя, сдержать гнев, зарождающийся в моем животе.
— Да, — резко отвечает Маркус. Он всегда говорит прямо.
— Мой ответ — нет. Делай то, что должен. — Я поднимаюсь со своего места. — Не приглашай меня сюда, если это все, что ты можешь сказать.
Я уже выхожу за дверь, когда вопрос Доминика заставляет меня остановиться.
— Эта девушка, Изабелла. Насколько хорошо ты ее знаешь?
Я стискиваю зубы, мои ноздри вспыхивают, когда я поворачиваюсь.
— Не смей впутывать ее в это дело. Она ничего не знает о мафии.
Он ухмыляется.
— Ты уверен?
Я хочу сказать "да", но это слово застревает у меня в горле. Как бы Доминик ни жаждал кровопролития, он не из тех, кто рискует жизнями невинных людей. Если он спрашивает о ней, значит, он что-то подозревает.
— А что? Есть что-то, что я должен знать? — Спрашиваю я.
— Она теперь твоя проблема, разбирайся сам. — Он переключает внимание на iPad на своем столе, знаменуя конец нашей беседы.
Я киваю Маркусу и выхожу за дверь.
Забираясь в свой Lamborghini Revuelto, я борюсь со своими мыслями, не то, чтобы я не боролся со своими мыслями с той ночи в камере хранения. Я думал об Изабелле, о том, как ее тело прижималось к моему, и как она сжималась вокруг меня. С той ночи она занимала все мои мысли. Я пристрастился к ее клубнично-ванильному вкусу и запаху. Я опьянен ею по всем правильным причинам.
Но я тоже не дурак.
Если мои братья что-то знают о ней, то я должен выяснить, что именно. На Доминика не похоже, чтобы он был параноиком в отношении такой женщины, как Изабелла. Он был таким с тех пор, как убили наших родителей, и он стал капо Коза Ностры. Он и доверие не идут рука об руку. Но я его не виню, его паранойя — единственная причина, по которой мы забрались так далеко. Он и Маркус. Я ничем им не помог, но сейчас война, и я знаю, что должен помочь своей семье всем, чем смогу.
Положив телефон на консоль, я пристегиваю ремень безопасности и завожу двигатель машины, готовый отъехать, когда кто-то стучит в окно.
Маркус показывает, чтобы я приглушил звук, и я это делаю. Он наклоняется вперед, опираясь руками на дверь.
— Я слышал от Луки, что на благотворительном вечере было совершено нападение.
Вот гребаный стукач.
Я выключаю двигатель.
— Он докладывает тебе и Доминику о каждом моем поступке?
— Только о том, что необходимо. — Он вытирает уголок рта. — Ты был заперт в кладовой с той девушкой?
— Ее зовут Изабелла, и да, мы были заперты в кладовой вместе. — Интересно, попросит ли он подробно рассказать обо всем, что произошло в кладовке? Думаю, мне будет приятно увидеть отвращение на его лице, когда я расскажу ему.
Он ненадолго погружается в раздумья, постукивая пальцами по двери.
— Есть идеи, как тебя заперли?
— Нет, возможно, это была случайность. — Я не говорю ему, что мне кажется подозрительным, что кто-то специально запер нас в то же время, когда была ложная пожарная тревога, или что я вернулся в отель, чтобы проверить камеры видеонаблюдения, но обнаружил, что все они одновременно перестали работать.
Впрочем, это не имеет значения, он Маркус и сам до всего докопается.
Он кивает.
— Все в порядке. Ты можешь ехать.
Я закатываю глаза и сардоническим тоном говорю:
— Спасибо за разрешение.
Маркус отходит от машины, а я поднимаю окно, и машина с ревом проносится подо мной, прежде чем я уезжаю.
Когда я приезжаю, Лука уже стоит перед зданием больницы. Он слишком занят тем, что листает свой телефон и улыбается, поэтому не замечает, как я подхожу к нему и встаю за его спиной.
— Прокручиваешь фотки с попкой?
Он вздрагивает, его рука тянется к пистолету в кобуре. Для человека, которого так легко отвлечь, у него быстрые рефлексы.
— Убери руку от пистолета, я здесь не для того, чтобы тебя убивать. — Я сдерживаю смешок, когда его ошеломленные глаза встречаются с моими, и он глубоко вдыхает.
— Ради всего святого, чувак. Я мог бы тебя пристрелить. — Он убирает телефон в передний карман и хмурится. — А что, если бы я смог?
Я похлопываю его по плечу, ухмылка растягивает мои губы.
— Ты был бы мертвецом еще до того, как поднял пистолет, дружище.
— Могу поспорить на свои яйца, что нет.
— Попробуй. — Я оглядываюсь по сторонам, потом на него. — Где Изабелла?
Его брови сходятся, и он пожимает плечами.
— Не знаю. Это не моя работа — присматривать за ней только потому, что ты прижал ее к полу склада. — Лука смеется, а я хмуро смотрю на него.
— Куда я ее прижал — не твое дело. Еще раз заикнешься об этом, и я вырву твой язык изо рта.
Он поднимает руку в знак поражения.
— Для человека, чья прежняя работа заключалась в спасении жизней, ты довольно жестокий человек.
— Я Романо, не забывай об этом. — Я похлопываю его по плечу и начинаю заходить в здание. Лука следует за мной. — Насчет того, о чем я тебя просил…
— Охранники?
Да. — Проверив камеры видеонаблюдения и ничего не обнаружив, я попросил Луку расспросить охранников, на случай если они видели что-то или кого-то странного. Выражение его лица говорит о том, что он ничего не смог от них добиться.
— Они клянутся, что никого не видели. Думаю, дверь могла закрыться сама по себе.
— А камеры видеонаблюдения тоже перестали работать сами по себе? А как насчет пожарной сигнализации? — У меня такое чувство, что тот, кто запер нас здесь, ответственен за
