class="p1">– Пять лет, один месяц и несколько дней.
Она помнит с такой точностью?
Лучше, конечно, сделать вид, что того злополучного последнего разговора попросту не было, но сознание напоминало о нем мигающим неоновым светом в голове. Гейл чувствовала, что надо его погасить, бороться с воспоминаниями, если хочет наладить хорошие отношения с семьей. Она была готова двигаться вперед, сказать и сделать все для установления мира, все, что потребуется.
– Наша последняя встреча закончилась неприятно для всех нас. Признаю, я, возможно, была неправа, но пойми, очень сложно…
– А сложно быть не должно, – Саманта подняла голову и посмотрела прямо в глаза матери. – Мы собрались, чтобы отпраздновать поступление Эллы на первую работу учителем, она ждала от тебя одобрения и поддержки, а получила порцию критики и осуждение.
– Я лишь хотела, чтобы она не останавливалась на достигнутом, продолжала развиваться.
– Тебе хорошо известно, как ей важно осознавать, что мать ею гордится, важно твое мнение, похвала, ты очень много для нее значишь. А в результате вместо поздравлений Элла услышала слова, способные уничтожить всякое удовольствие от достижения цели, как и желание ставить новую.
– Она наконец-то добилась, чего хотела, я, разумеется, была рада…
– Ты даже не представляешь, какой удар ей нанесла. Она так о многом хотела с тобой поговорить.
Саманта резко встала, уронив сумку на пол, и быстро прошла к окну, даже не взглянув на нее.
Элла хотела о многом с ней поговорить?
– О чем же?
– Уже не важно. – Дочь резко повернулась. – Она скоро приедет. Пожалуйста, будь с ней мягче.
Мягче? Какая польза от мягкости, если жизнь постоянно бьет по голове? В этом случае нужна броня, стойкость и верная стратегия. Неужели люди этого не понимают?
Гейл знала, что лучше промолчать. Надо любым способом наладить отношения с дочерьми, поэтому она будет хвалить Эллу, даже если выяснится, что за пять лет она сменила десять работ. А свое мнение не выскажет, будет говорить то, что они хотят услышать.
– Буду рада ее увидеть. Она живет здесь?
– Нет, мы переехали почти одновременно.
– Не скучаете по Манхэттену? Мне кажется, я бы точно скучала.
– Но мы не такие, как ты. Все люди разные, и мы в том числе.
Зазвонил телефон, Саманта достала его из кармана и внимательно посмотрела на экран.
– Она поднимается. Пожалуйста, мягче и добрее, да?
– Да. Мягче и добрее.
Почему она опять повторяет одно и то же? Разве принятие неверного шага ребенка – проявление доброты? «Катастрофические последствия неминуемы, о чем ты только думала, принимая это решение?»
Нет, она ничего подобного не скажет, она притворится. Было время, когда приходилось постоянно выражать эмоции, которых она не испытывала.
Любопытно, о чем Элла захочет с ней поговорить? Может, попросит совета? Нет, как и сестра, Элла никогда не пользовалась советами матери, будто они ядовиты лишь потому, что исходят от нее.
Саманта не отводила от нее пристального взгляда.
– И не спрашивай о работе. Если захочет, сама расскажет.
– Конечно. Я поняла.
Гейл ощущала себя ребенком, которого ругают за провинность. Неужели она была плохой матерью? Сама она была уверена, что справляется отлично, возможно, дело в том, какими критериями измерять успешность? Если количеством добрых слов и объятий, то она определенно не преуспела.
В глазах появилось незнакомое жжение, усиливающееся с каждой секундой. Затем сдавило горло, и Гейл поняла, что с ней происходит. Слезы. Гейл Митчелл, которая не плакала с девятнадцати лет, была готова разрыдаться из-за того, что расстроила дочь.
В Саманте появилась жесткость, которой она не замечала раньше. Ей следовало бы радоваться, но по непонятной причине грудь сдавило от понимания, как значителен разрыв между ними.
Гейл с трудом сдерживала слезы. Она смотрела перед собой не моргая и, сжав зубы, сглатывала ком в горле. Ужасное состояние. Необходимо как можно скорее вновь обрести уверенность в себе и своих действиях, способность контролировать происходящее.
– Ты очень… зла на меня.
Вышло хрипло и сдавленно, но Саманта не смягчилась, как можно было ожидать.
– Нет, уже нет. Злилась, но… – дочь перевела дыхание. – Я не хочу, чтобы ты опять сказала Элле то, что не следует, вот и все.
Гейл ощутила, как в душе нарастает паника. Она была готова дать слово, но как, если у них разное понимание того, что приемлемо, а что нет? Девочек расстраивало и то, в какой манере она ведет светскую беседу. Похоже, единственным правильным решением будет вообще не высказывать собственного мнения. Ни о чем. Что ж, стоит попробовать.
– Значит, вы с Эллой по-прежнему близки?
На лице Саманты появилась забытая детская улыбка.
– Мы же сестры.
«И мои дочери, – подумала Гейл. – Но это не помешало вам переехать, не сообщив, и ни разу не дать о себе знать».
– Рада, что вы друг друга поддерживаете.
Сердце кольнула зависть, стоило представить, сколько они пережили без нее счастливых дней: праздники, дни рождения, может, даже поездки.
– Жаль, что мы так долго не общались.
Нет, она не даст им понять, как переживает. Бывают моменты, когда родителям приходится сносить удары и обвинения.
– Спасибо, что вы приехали.
– Я удивилась, что ты к нам обратилась, – Саманта запнулась, но продолжила: – Не понимала, какова твоя цель.
Писк аппарата набирал темп по мере того, как учащался пульс Гейл.
– Я думала, может, нам удастся… – Что? На что она надеялась? – Чаще встречаться. Начать все сначала.
Саманта расправила плечи.
– Сначала? Что ты имеешь в виду?
Гейл сама не понимала, что имеет в виду. Если бы в отношениях было так же просто, как в компьютере: отменить последние действия, вернуть файл в исходное состояние. Она бы получила второй шанс, возможно, что-то сделала иначе, приняла другие решения. Стоит ли признаться, что не раз задавалась вопросом, правильно ли поступила? Мысли о том, что она совершила большую ошибку, были слишком тяжелы, сейчас у нее нет сил об этом думать. На это будет время позже, когда она вернется домой, в свой мир, который обустраивала всю жизнь. Кажется, переделать его будет достаточно сложно.
Саманта подалась вперед, собираясь что-то сказать, но в палату влетела молодая женщина. Она тяжело дышала, будто прибежала сюда пешком от самого дома.
Гейл не сразу узнала в вошедшей Эллу.
Исчезли длинные кудрявые волосы, которые дочь не желала укладывать. Теперь она носила короткую стрижку, медового цвета пряди разной длины не опускались ниже подбородка. Под расстегнутым темно-синим пальто виднелось вязаное платье клюквенного цвета.
Давление в груди росло с каждой секундой. Ее ребенок. Элла. Всегда ранимая, но добрая и отзывчивая. Легкая добыча для гиен этого мира. Она так старалась защитить ее, но в конце концов оттолкнула.
Элла быстро пошла навстречу сестре, они встретились посредине, крепко обнялись и стояли так несколько мгновений, слившись в один организм.
Элла отстранилась и провела рукой по мягкой ткани пальто:
– Обожаю этот оттенок красного. Замечательно выглядишь.
– Не слишком, как думаешь?
– Что? Ах, нет же. Замечательно. И белый прекрасен.
Гейл лежала и слушала их, чувствуя себя лишней. Лишней в собственной семье.
Ее мнением об одежде Саманта не поинтересовалась, но ей важно, что скажет сестра.
– Ты же знаешь, я ненавижу черный цвет, – произнесла она, погладив рукав пальто.
Саманта ненавидит черный?
Гейл носила только черную одежду. Ежедневно. Как униформу. Ей в голову не могло прийти, что Саманта так относится к этому цвету.
Тем временем дочь отступила на шаг и оглядела сестру.
– Тебе очень идет эта стрижка, больше, чем боб. Мне нравится.
У Эллы была стрижка боб? Когда интересно?
Они продолжали болтать, слова взлетали в воздух, словно теннисные мячики. Игроки знали правила, им было легко и удобно друг с другом. Гейл хотела вмешаться – «Эй, я здесь», – но была слишком увлечена наблюдением за тем, как изменилась Саманта. Исчезли напряжение, скованность и настороженность, которые она почувствовала, стоило той переступить порог. Дочь была раскованной, спокойной. Милой.
Взяв Эллу за руку, Саманта ободряюще ей улыбнулась. Гейл не сразу поняла, для чего эта поддержка. Единственной угрозой для сестер в этом помещении была она.
– Привет, мама. – Элла подошла к кровати и нервно улыбнулась. – Как ты себя чувствуешь?
– Бывало и лучше. Спасибо, что приехала.
– Конечно. Ты ведь наша… – она запнулась и улыбнулась натянуто и робко. – Наша мама. Что произошло?
– Упала. С последним призом в руке.
Чертова звезда. Фигурально выражаясь, гордость полетела в пропасть вслед за ней самой. Известно ли им о награде? Она стояла на сцене, ей аплодировали тысячи. В своей речи она говорила о расширении прав и возможностей женщин, необходимости строить жизнь самостоятельно. Дочери, похоже, ни о чем не знают. Им нет до этого дела.
– Получила удар по голове.
– Да. Ужасно. –
