грязеры носили челки, а не зачесывали волосы назад, как раньше (это касалось и нас с Марком), а вобы старались выглядеть победнее. Они носили старые джинсы и рубашки навыпуск, как грязеры, которые просто не могли позволить себе ничего другого. Но я вам вот что скажу: эти ребята в своих кожаных жилетах с бахромой и левайсах с лейблами модных магазинов теперь ровно столько же денег тратили на то, чтобы выглядеть бедными, сколько раньше, чтобы выглядеть богатыми. Безумие!
И еще одну безумную штуку я заметил в тот понедельник. Я умный, так что я учился в классе с другими умными ребятами. Большинство из них принадлежало к тем, кого мы называли вобами. Со мной они всегда вели себя дружелюбно, я бывал на вечеринках у них дома и встречался с их девчонками. Всё это время я думал: «Ну да, я им нравлюсь. Я большой, дружелюбный, умный Брайон, поэтому я им и нравлюсь». Но теперь я ясно видел: я им не нравился. На самом деле они, скорее всего, боялись меня. Но я был из «бедных белых», а они были «либералы», так что они звали меня на свои тусовки, чтобы все видели, какие они жутко продвинутые. Я никогда не понимал, почему на этих вечеринках все норовят обсудить со мной политику и другую хрень, о которой я понятия не имел. Я за такими вещами не слежу. Я когда читаю, то предпочитаю писателей вроде Хемингуэя, а газеты наводят на меня скуку. Я веду мяч левой, и это всё, что я знаю про левых, правых и т. д. Я примерно представляю себе, что левые – это хиппи, а правые – деревенщины, но больше особо ничего не знаю.
А теперь я понял. В тот понедельник я видел людей насквозь и понимал, что происходит. Я подумал, что если б я был черным, стал бы еще в два раза популярнее, но пока что в нашей школе интеграция не особо процветала, черных у нас было немного. Будь я черным, эти ребята небось предложили бы мне жениться на своих сестрах. Я знал нескольких черных из Брамли, они круто дрались. Надо будет в следующий раз захватить парочку с собой на вечеринку, пусть поболтают о Черной революции и Черных пантерах [11], про которых они знают примерно столько же, сколько я – про правых и левых.
Я целый день смеялся про себя, а на следующий день сам не мог понять, что на меня нашло накануне. На следующий день я увидел вобов, и они были просто парни, мои друзья, и, конечно, они звали меня к себе, мы ведь были друзья, мы были в одной группе по английскому и неплохо ладили. Они искренне старались изменить мир к лучшему, потому и говорили о политике. И одевались они так, потому что им так нравилось. Так я думал на следующий день.
Но не в понедельник. В понедельник я знал, как всё на самом деле.
Марк поправился и вернулся в школу, просто потому, что ему было больше нечем заняться, так-то он, в отличие от меня, ее особо не жаловал. Обычно в школе мы не пересекались – по всем предметам мы были в разных классах. Обычно мы шли в школу вместе, а обратно кто-нибудь подвозил нас обоих на машине, но частенько мы встречались только дома. Так что когда на следующей неделе в один из дней Марка долго не было, я не волновался: он мог быть в куче разных мест. Но ни одна из моих догадок не оказалась верной – он был в полицейском участке. Я ничего об этом не знал, пока не появился Терри Джонс. Терри был мелкий и круглый, полный псих.
– Брайон! – вопил он, подбегая к дверям, – Брайон, ты слышал, что случилось с Марком?
Я делал себе сэндвич с медом и арахисовой пастой. Я не заволновался, потому что с Марком вечно что-нибудь случалось.
– Что? И успокойся, ради бога, я не глухой.
– О’кей, – беззаботно сказал Терри. Он уселся в кресло и оглядел окрестности. – Ужинаешь, да?
– Харе, чувак. Что с Марком?
– Ничего особенного. Его просто взяли за рулем директорской машины.
Я поперхнулся.
– Чего? – спросил я, как только смог говорить. – Где его взяли?
– Директору сегодня зачем-то понадобилось уехать пораньше. Приходит он на парковку, а машины нет. А потом угадай, кто объявился за рулем? Наш с тобой приятель Марк.
– Ты шутишь? Пожалуйста, чувак, скажи, что это шутка, – взмолился я. – У Марка сейчас испытательный срок за кражу.
– Поэтому ему и понадобилась машина, – сказал Терри. – Можно мне сэндвич?
– Держи, – я подтолкнул к нему хлеб, мед и пасту. – Сделай сам. Только сначала, если не хочешь, чтоб я тебе голову разбил, объясни толком, что произошло.
– Так получилось, что я как раз стоял рядом, когда произошел вышеназванный инцидент.
Ну, конечно. Терри всегда как раз стоял рядом.
– И я услышал, как звонят в полицию, а Марк тем временем объясняет директору, что должен раз в неделю ездить к инспектору по надзору и рассказывать ему, как больше никогда в жизни не будет угонять машины. Но дело в том, что в центр ему никак не добраться: автобусы в это время не ходят, машины у него нет, а пешком дойти он не успевает, потому что надо уложиться в обеденный перерыв. Поэтому он обычно одалживает машину директора, ездит на ней к своему инспектору, а потом приезжает назад. Он так делал с начала года, и если б директору не вздумалось сегодня уехать пораньше, он бы и продолжал в том же духе.
– Поверить не могу, – медленно сказал я. – Его же посадят до конца жизни.
– Сомневаюсь, – Терри принялся за второй сэндвич. – Когда Марк заканчивал свои объяснения, директор смеялся.
Я вздохнул с облегчением. Марку всё сходило с рук, даже такое. И, словно в доказательство, на кухню вошел Марк.
– Угадай, где я был? Есть еще что-то поесть?
– Погоди-ка, – сказал я. – А, ну да, точно. У меня видение: ты был в полиции, рассказывал, как был вынужден одалживать машину директора, чтобы съездить к инспектору по надзору.
– Так Терри рассказал тебе? Ну, всё уже уладилось. Теперь инспектор будет заезжать за мной, это было всего лишь недопонимание.
Марк сел за стол напротив меня и принялся жевать яблоко. Он пытался выглядеть пристыженным, но ему никак не удавалось. Я пытался выглядеть возмущенным, но и
