– Ты не знаешь, как его уложить, ты не…
– Ему что, два года? Я разберусь, – оборвал ее на полуслове.
Он ушел, а я понеслась в ванную, чтобы попытаться привести себя в порядок, умыться, согреть заледеневшие от нервов руки под теплой водой. Терла их друг о друга, а потом поливала лицо холодной водой, чтобы остудить горящие щеки.
Руки были холодными, а вот щеки пылали. Меня лихорадило и подбрасывало от каждого звука.
Чтобы справиться с нервами, я пошла на кухню и раздобыла пару пакетиков ароматного травяного чая. Заварила один и села ждать Гришу. Не смела заходить в спальню, хотя сдержать порыв было очень трудно.
Наконец отец моего ребенка появился в дверном проеме кухни. Нахмуренные брови и руки, сложенные на груди, не предвещали ничего хорошего. Он даже не проходил внутрь, буравил меня взглядом, подперев плечом косяк.
– Итак, давай еще раз по пунктам. Тест делать не нужно? Это мой ребенок? Даты совпадают, – припечатывал он каждой фразой, будто забивал гвозди.
– Он твой, – ответила я коротко, дрожа всем телом.
– Почему ты скрыла отцовство? – задал он следующий вопрос, и я сжалась, вцепившись в край стола руками. Отвечать не хотелось, но под проницательным немигающим взглядом врать не было возможности.
– Посчитала, что ребенок тебе не будет нужен. От случайной связи – тем более.
Говорить эту фразу по-прежнему оказалось больно. Только я не понимала, отчего до сих пор испытываю обиду и боль, хотя прошли годы. Когда же меня отпустит?
– Ты могла спросить. Ты обязана была спросить. Ты хоть понимаешь, что приняла решение за ребенка? Никто не имеет права решать за другого человека.
– Я – мать! Я имею, – дрогнувшим голосом настаивала я, опустив плечи от обрушившейся на них правды. Со словами Черкасова сложно было спорить. Но я же хотела как лучше… Правда хотела… Разве можно меня винить?
– Точно так же, как я – отец, – сказал он глухо и оторвался от косяка, шагнув ко мне.
От этого движения кожу закололи иголочки страха, я сглотнула и уставилась на его внушительную фигуру. То и дело накатывали непрошеные воспоминания о нашей совместной ночи, они всё еще имели надо мной власть.
Но, кажется, у Гриши я вызывала лишь неприязнь. Он смотрел на меня так, словно хочет стереть в порошок.
– Что ты будешь делать? Когда собираешься ему рассказать? – несмело спросила я, не сводя с него взгляда.
– Мальчик заслуживает нормального праздника… – проговорил он медленно, будто ведя сам с собой внутренний диалог. – Поэтому я подожду. Но не надейся, что мои намерения изменятся или я уеду. Я теперь всегда буду рядом со своим сыном.
Глава 13. Лиза. ОткровенияОтсрочку. Я получила всего лишь короткую отсрочку, прежде чем еще один мужчина окончательно разрушит мою жизнь. Довершит то, что начал Костя.
В темных глазах Черкасова я видела железную решимость. А мне хотелось вскочить с места и закричать ему прямо в лицо о своей боли, о своих обидах, потребовать убраться из нашей с Кирюшкой жизни!
– Ты поняла меня? – продолжал давить Черкасов, стоя над душой. – На время праздника оставим всё как есть. Но сразу после – будем разбираться.
– Что тут непонятного? Ты уже всё решил – за меня, за Кирюшку, – не удержалась я от колкости и поднялась с места, собираясь пойти спать. Оставаться рядом с Черкасовым не видела никакой возможности.
От его присутствия я чувствовала себя беспомощной и растерянной. В груди болело от настоятельной потребности расплакаться. Но не при нем, только не при нем.
– Я тебя не отпускал, – поймал он меня за предплечье, крепко сжимая пальцы, стискивая и притягивая ближе к себе. Подтянул, как котенка за шкирку.
Меня обдало вкусным ароматом его парфюма, который не изменился за годы и сейчас перенес в прошлое. Смесь горьких и свежих цитрусовых ноток в сочетании с исключительным ароматом именно его тела. Голова кругом пошла.
– Отпусти, – я резко выдернула руку, но Черкасов ловко поддел мою талию и прижал меня к себе. Выбил воздух из легких, заставив оцепенеть. Пошевелиться не могла, только со страхом на него глядела, упираясь руками в мощную грудную клетку.
– Постой, я еще не всё сказал, – проговорил он медленно, скользя взглядом по моему лицу. Ощутимо. Как будто пальцами касался кожи.
Я вздрогнула, когда он прижал меня теснее к своему телу и мягко подтолкнул к столу. Уперлась задом в столешницу и оказалась припертой к ней. Зачем он это делает? Почему не отпускает?
– Я не могу, Гриша, не могу, – пролепетала я честно, ощущая, что язык еле ворочается во рту, а губы немеют. Он слишком сильно на меня действовал, буквально лишал возможности дышать!
– До того как я узнал правду, – продолжал он, не обращая внимания на мой жалкий лепет, – ты мне даже нравилась.
– Нравилась? – встрепенулась я, злость кольнула в сердце и оживила. От злости оттолкнула его, но он и с места не сдвинулся. – Когда я тебе нравилась? Тогда, когда приехал со своей девушкой сюда или когда чаем поила?
– Что не так? – выгнул он бровь, придвигаясь ближе и расставляя руки по бокам от меня. Прочный капкан – не сбежишь.
И горячий. Я чувствовала жар, исходящий от мужского тела, и это крайне сбивало с толку.
– А то, что ты семь лет на меня внимания не обращал, а теперь вдруг о каких-то чувствах говоришь! Зачем? Ты отец, я не отрицаю. И только. Давай договариваться о совместной опеке, не нужно мне тут распинаться о каких-то там чувствах!
– И только? – на полных губах заиграла усмешка. – А ты хотела, чтобы я на тебя внимание обратил? За эти семь лет?
– С чего ты взял?
– С того, что ты вообще завела разговор о чувствах, о семи годах каких-то… – рассуждал он, раня своим насмешливым тоном. Снова унижал, заставляя меня осознавать свою глупость.
– Ты не так понял, – я пошла на попятную, старательно отпихивая Гришу от себя. – Мы не так поняли друг друга…
– Так давай понимать, Лиза, давай пытаться, нам теперь до конца жизни быть связанными… И прекрати дергаться! – приказал он не терпящим возражений тоном, фиксируя мой подбородок пятерней. – Смотри на меня и нормально говори.
– Не могу я нормально с тобой разговаривать, когда ты меня тискаешь! – взорвалась я, всё же вырываясь из крепкого захвата и отходя на безопасное расстояние. Дыхание никак не хотело приходить в норму, я словно взбиралась на гору, а не просто разговаривала.
– Хорошо, не буду, раз тебя это так нервирует, – кивнул он, складывая руки на груди и опираясь на столешницу позади себя. – Тут у нас, значит, собака зарыта?
– Какая такая собака? – не поняла я, нахмурив брови и с опаской глядя на Гришу. Как назло, в доме было так тихо, что я слышала малейший шорох. Как шуршат его джинсы, когда он чуть шевелится, как он тяжело вздыхает, как размыкаются его губы перед каждой фразой.
