металлическом столбе рядом со мной. Поднимать другую руку не менее сложно, и моей попытке извлечь иглу, застрявшую в запястье, препятствуют слишком расслабленные мышцы, чтобы за что-либо ухватиться, но я вижу, что грязь, покрывавшая мою кожу, была начисто смыта, и я вдыхаю сладкий аромат лаванды на ее месте.
Сухость, хуже жажды, сжимает мое горло, и я кашляю, пытаясь проглотить немного слюны. Ощущение похоже на шероховатую поверхность кошачьего языка. Я лежу на белой кровати с белыми простынями в белой комнате с белыми стенами. Красные пятна выглядят как кровь, разбрызганная по ее поверхности, но я не могу представить, откуда.
Занавес откидывается, открывая стройную женщину со смуглой кожей, одетую в серую униформу. С ее волосами, выбритыми налысо, я знаю, что она женщина, только по ее лицу, на котором почти нет улыбки, когда она берет в руки сумку, свисающую с шеста. И груди, упирающиеся в ее рубашку.
— Еще пять минут, и ты будешь в состоянии идти в буфет ужинать.
Интересно, они и мне побрили голову, раз я ничего не чувствую.
Проглатывая комок, который никак не унимается у меня в горле, я поднимаю голову с подушки, смотрю, как она поднимает мое запястье и кладет туда какой-то холодный кусочек металла, прикрепленный к своего рода ожерелью, которое она вставляет в уши.
— Что такое буфет?
— Ш-ш-ш. Она на мгновение отводит взгляд, легким кивком головы, кажется отслеживая что-то, пока она прикладывает металл к моему запястью, затем она вытаскивает зажимы из ушей. — Первый этаж. Ты съешь немного тушеного мяса и полчаса погуляешь во дворе. Скоро самочувствие должно вернуться. У тебя вероятно, будет небольшая тошнота, но бульон поможет. Она говорит, как моя мать, когда мы заболели, так буднично излагая свои термины ухода за больными.
В моей груди нарастает чувство паники из-за информации, которую эта женщина не предоставляет.
— Моя сестра? Где моя сестра?
— Вы встретитесь с ней в столовой, а затем вас распределят по вашим койкам.
При этом я приподнимаюсь так сильно, как только могу, приподнимая половину своего тела над кроватью, прежде чем чья-то рука ложится мне на грудь.
— Не-а. Пять минут. Попробуй сейчас пошевелиться, и ты сама о себя споткнешься.
— Я хочу увидеть свою сестру.
— И ты это сделаешь. То, как она приподнимает бровь, также напоминает мне о моей матери, когда она отказалась вести со мной переговоры.
— Через пять минут.
Раздраженно вздыхая, я падаю обратно на подушки, раздражение растет быстрее, чем мое осязание.
— Что это за место?
— На что это похоже? Она поднимает доску с прикрепленным листом бумаги и ручкой, нацарапывая что-то, чего я не вижу.
— Я достаточно взрослая, чтобы знать, что внешность может быть обманчивой.
Она закатывает глаза и фыркает от смеха.
— Умная девочка. Кладя доску обратно на стол рядом со мной, она принимается расправлять вокруг меня простыни.
— Это исследовательский центр. Мы здесь, чтобы найти лекарство от Драги.
— И какую роль в этом играем мы с моей сестрой?
— Послушай, малыш, я всего лишь медсестра, которая следит за тем, чтобы ты проснулась. У меня нет ответов на все вопросы. Она разворачивается, чтобы уйти, и то ли усилием воли, то ли небольшой долей силы я могу протянуть руку и схватить ее за запястье, останавливая.
— Пожалуйста. Помоги нам выбраться отсюда. Нам здесь не место.
Убирая мои пальцы со своей руки, она качает головой.
— Детка, ты думаешь, кому-то из нас здесь место? Это лучше, чем умереть там. Она дергает головой, как будто свобода так близко, прямо за моим плечом, когда я знаю, что это не так. Это за стенами и охраной, и если я пройду мимо них, мне придется столкнуться с Бешенными.
— По крайней мере, там у меня есть выбор. И свобода.
— Если это то, что ты думаешь, ты недостаточно долго была одна. Похлопав меня по руке, она улыбается.
— Пять минут, и вы свободны , можете идти в буфет.
— Ты сказал это пять минут назад.
— Давай еще пять.
Тошнота скручивается у меня в животе, когда я протягиваю миску, наблюдая, как слишком хрупкая девушка, у которой тоже выбрита голова, разливает бульон с фасолью. Он переливается через край, смачивая лежащий рядом ломтик хлеба. Возможно, это первый раз, когда я недостаточно голодная, чтобы есть, или невыносимый запах, похожий на сточные воды, испортил мне аппетит.
— Дизентерия — это сука, — говорит девушка-служанка из-за прилавка, одетая в такую же желтую униформу, как у меня.
— Ты привыкнешь к этому.
Возможно, мое отвращение более очевидно, чем я думала.
— Кали! Кали! Знакомый звук, издаваемый моей сестрой, подавляет позыв к рвоте прямо на единственное блюдо, которое я, вероятно, получу сегодня, и я поворачиваюсь, чтобы увидеть, как она машет мне из-за стола, где она сидит с двумя другими девушками, которые выглядят примерно ее возраста. Предоставьте Брайани заводить друзей в этом месте.
Вид ее бритой головы притягивает мою руку к моей собственной лысой коже, и мне требуется некоторое усилие, чтобы не разрыдаться, когда я ковыляю к ней и сажусь на единственное свободное место за столом. Я замечаю, что она уже съела большую часть своей еды.
— Вот, — говорю я, пододвигая к ней свой поднос.
— Я еще не настолько голодная.
— Я в порядке. Она отодвигает его.
— Тебе не обязательно продолжать отдавать мне свои пайки.
— Тебе это нужно больше, чем мне.
— Я это съем! Одна из двух девушек за столом, тощая на вид, с запавшими глазами, тянется к моему подносу, но я вырываю его из ее рук.
— Нет. Я это съем.
— Это восемь-восемь-два и восемь-двадцать девять. Брайани проводит пальцами по задней части шеи, где я замечаю что-то черное.
—Я не могу вспомнить свой.
Отбрасывая ее руку, я замечаю красную, воспаленную кожу там, где чернилами был выведен номер, и прикасаюсь к задней части шеи, оставляя на кончике пальца немного прозрачной желеобразной слизи.
— Что они сделали? Спрашиваю я, собирая еще немного слизи, которую вытираю о форму, которую мне вернули в послеоперационной палате.
— Это твой номер. У каждого он есть. Тот, что называется восемь-восемь-два, поворачивается ровно настолько, чтобы я мог уловить часть номера, вытатуированного у нее под линией роста волос.
— Вроде как немного чешется. Брайани хихикает, притворяясь, что чешет его.
— Я не почувствовала этого, когда впервые проснулась, но теперь жжет.
— Это проходит, — отвечает девушка.
— Тебе нужно запомнить это. По крайней мере, последние три цифры, когда тебе звонят по громкой связи.
— Позвонить нам? Нахмурившись, я отламываю кусочек хлеба и запихиваю его в рот. Он пресный и соленый, но впитывает часть кислот, бурлящих в моем желудке.
— Для чего?
— Твое назначение на ночлег. Эксперименты. Для чего бы ты им ни понадобилась. Девушка смотрит мимо нас и подталкивает локтем свою подругу.
— Пошли. Давай выйдем на несколько минут.
— Ты просто хочешь посмотреть на мальчиков, — возражает
