– Хм, – саркастически хмыкнул ее голос. – Он уже час, как у тебя. По его словам. Вы б хоть сговорились сначала! – И тут же короткие гудки отбоя. Бросила, значит, трубку.
Так. Подвел я Светлова. В который раз уже. Я набрал номер своего домашнего телефона, ожидая, что скорей всего там вовсе не ответят, что Ниночки уже нет в моей холостяцкой квартире, а вместо нее меня ждет записочка типа «А пошел бы ты!…»
Но трубку там сняли сразу, и веселый Ниночкин голосок, сопровождаемый какой-то громкой джазовой музыкой, которую она явно силилась перекричать, сказал:
– Алло! – и, видимо, в сторону: – Тамара, сделай потише! – и опять мне: – Слушаю.
– А что там за Тамара такая? – спросил я.
– Это ты, Игорь? – музыка на том конце провода, то есть у меня в квартире, стала потише. – Ты где? У нас гости!
– Какие гости?
– Ну как – «какие», Марат Светлов.
– А что за Тамара?
– А Тамара – это моя подруга из циркового училища. Марат попросил пригласить для него. Давай, приезжай быстрей! А то вся закуска кончится…
– Дай мне Марата.
Короткая музыкальная пауза, голос Светлова:
– Привет, старик! Ты где?
– Я на месте происшествия, на улице Качалова. Значит так: бери девочек в охапку и подваливай сюда, срочно!
– Зачем? – изумился он.
Я не мог сказать ему этого по телефону: и телефон этой квартиры, и, я думаю, мой домашний, были уже «на кнопке» в КГБ. Поэтому я не мог сказать Светлову, в чем дело, и принялся ломать комедию:
– Ну, я тебе говорю! Тут есть и виски, и бренди – как раз под вашу закуску, – и прервал его возражения: – Не обсуждаем!
По этой давней, еще с периода совместной работы в Краснопресненском районе, реплике «Не обсуждаем!» он понял, что речь идет не о продолжении вечеринки. А я продолжал развязно:
– Значит так: бери всю закуску, уложи ее в мой чемоданчик, который у меня у окна, за письменным столом, и валяйте сюда, ты слышишь?
У окна, за письменным столом, стоял у меня дома мой следственный чемодан.
– Слышу. И девочек брать? – спросил Марат недоверчиво.
– Ну, а как же без девочек, чудила? Конечно! Улица Качалова, 36-А, у входа нажмете кнопку, квартира девять. Пока! Только не забудь закуску!
Пусть там, где нас сейчас слушают и пишут на пленку, считают, что следователь по особо важным делам Шамраев, злоупотребляя своим служебным положением, решил угостить своих друзей государственным, из бара покойного Мигуна, французским коньяком и другими напитками. Завтра это занесут в мое личное дело, которое стоит в картотеке КГБ рядом с личными делами на всех сотрудников нашей Прокуратуры, вплоть до Генерального и буфетчицы тети Лены. Но мне наплевать, мне сейчас позарез нужны два понятых и Светлов с его нюхом прирожденной сыскной ищейки. Потому как это странное самоубийство – человек перед смертью даже сигарету не выкурил, но зачем-то стрелял в форточку.
Тот же вечер, 21 час с минутами
Из всех областей деятельности юриста самое интересное, на мой взгляд, – предварительное следствие. Над адвокатом, судьей или прокурором стоят клиенты, начальство или правительство. Они, как извозчика, понукают юриста, диктуют ему и маршрут, и конечную цель его работы, и очень часто наша советская юриспруденция под давлением этих сил превращается просто в законодательный произвол.
Но «при производстве предварительного следствия ВСЕ решения о направлении следствия и производстве следственных действий следователь примет САМОСТОЯТЕЛЬНО, за исключением случаев, когда законом предусмотрено получение санкции от прокурора», – сказано в статье 127 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР. Таким образом, любой следователь – сам себе хозяин. Перед ним конкретные факты и конкретные поступки людей. Ну, чем не работа писателя-романиста, с той только разницей, что ты не имеешь права ничего выдумывать или подтасовывать, как делают это товарищи писатели, а вынужден охотиться только за правдой, потому что от этого зависят судьбы не каких-то там вымышленных Отелло или Раскольниковых, а самых что ни на есть из плоти и крови Ивановых, Петровых, Рабиновичей и Брежневых. Да и твоя собственная судьба, что немаловажно…
Сама по себе пуля девятого калибра, найденная мной во дворе, – ерунда, железка. То, что она вылетела во двор через форточку, тоже пока еще ни о чем не говорит, а вот то, что я нашел ее во дворе не в присутствии двух понятых – свидетелей, а лишь при шофере – это с моей стороны преступление, любой суд может отклонить эту улику. Конечно, при том правовом произволе, который царит вокруг, можно и пренебречь формальностями – и протокол изъятия пули оформить позже, но… грамотность следствия – показатель профессионализма следователя.
Поэтому я сидел на кухне в служебно-явочной квартире покойного товарища Мигуна С.К., пил чай из предварительно проверенного на свет (нет ли на нем отпечатков пальцев) стакана и ждал прибытия понятых – Ниночки и какой-то там Тамары, а вмеcте с ними и Светлова с моим следственным чемоданом. В этой квартире произошло кое-что и кроме самоубийства, и я не уйду отсюда, пока не осмотрю здесь со Светловым каждый миллиметр, и каждую ворсинку в этих замечательных персидских коврах, и каждое пятнышко на этой импортной мебели. Но теперь это будет сделано по всем правилам закона – в присутствии понятых и с помощью хотя и простых, но достаточных для начального этапа следствия инструментов. По этой части Светлов еще больший мастер, чем я, ему в Уголовном розыске чуть не каждый день приходится заниматься осмотрами мест происшествий, у него и глаз навострен, и нюх натаскан. Еще бы! В Москве ежедневно совершается три-четыре умышленных убийства, десятки и сотни разбоев и грабежей и – по статистике – 4 тысячи случаев крупного и мелкого хулиганства. Поэтому оперативно-следственная служба МУРа – это опытные и цепкие профессионалы, особенно в расследовании преступлений против личности. Мы, следователи Союзной Прокуратуры, чаще всего имеем дело с преступлениями против государства, а осмотры мест преступлений, особенно – кровавых, в нашей практике явление не частое…
Ну, а что касается Следственной части КГБ СССР, то она у нас самая слабая! Во-первых, безответственность перед законом отучает следователей КГБ работать грамотно и приучает пренебрегать деталями, а во-вторых, кадры в КГБ набирают не по деловым качествам, не по призванию или таланту, а в первую очередь по анкетным данным – партийность, национальность и социальное происхождение. Но трудно найти талантливого юриста, у которого все генеалогическое древо было бы идеально-партийно гладким, без родственников за границей, без еврейской крови, без репрессированных винно или невинно предков, без так называемой моральной неустойчивости и так далее.
А если такой самородок и отыщется, то еще вопрос, захочет ли он работать в КГБ… Потому они и проморгали эту выщерблинку в форточке, и не указали, во что был одет Мигун в момент самоубийства, и не сделали графической экспертизы его предсмертной записки…
