— Мне нужно посидеть здесь минуту-другую в одиночестве, а вы можете пока посмотреть. Потяните за веревочку возле двери.
Веревочка возле двери оказалась длинным шнурком, движение которого включило несколько размещенных в комнате ламп. Ощущение было такое, словно находишься в темнице — скудный свет, холодные каменные стены. Однако, если смириться с обстановкой, коллекция стоила самого внимательного рассмотрения. Керамика присутствовала во всех видах: кратеры, чаши, кувшины, амфоры. Много было черного буккеро и расписной посуды различных стилей: краснофигурной на черном фоне, чернофигурной на красном и белофигурной на красном же — присутствовали все перестановки и комбинации, которых можно было ожидать от греческих и этрусских сосудов. На задниках бронзовых ручных зеркал можно было видеть резные изображения богов и животных. Насколько я могла судить, все вещи были первоклассными, и среди них присутствовало даже несколько предметов определенно музейного качества.
Располагавшаяся возле стены крупная скульптурная композиция, насколько я поняла, представляла собой сделанный из терракоты фриз храма. При близком рассмотрении оказалось, что он изображает собой всадника на крылатом коне, поражавшего копьем чудовище с двумя головами и хвостом змеи.
Лейк говорил мне, что, по его мнению, Годар может и не знать, что располагает изваянием именно Беллерофонта, однако, посмотрев на эту коллекцию, я усомнилась в подобном предположении. Решающим аргументом явилась небольшая витрина в глубине комнаты, где располагался один только предмет — чернофигурная гидрия, великолепно расписанный керамический сосуд для воды. Она была меньше прочих, дюймов пятнадцати в высоту, округлое тулово сужалось, переходя в стройное горло, опять расширявшееся к венцу; у нее было три ручки — две по бокам, чтобы нести, и третья, чтобы наливать.
Почти все горло и венец были покрыты различными узорами, завитками и так далее, а на тулове был изображен всадник на крылатом коне, сражающийся с чудовищем — отчасти львом, отчасти козой и змеею. Итак, Годар собирал изображения Беллерофонта и химеры.
— Простите, что заставил вас ждать, — произнес Годар, маневрируя на своем инвалидном кресле между витрин. — Ну, как, что-нибудь вас заинтересовало?
Теперь он казался другим, хотя я и не могла сказать почему.
— Превосходные вещи, — сказала я. — А вы не могли бы сказать, что именно намереваетесь продавать?
— Я не имею такого намерения, — возразил Годар.
— Тогда я, быть может, понапрасну трачу ваше и свое время?
— Я хочу сказать, что не имею желания что-либо продавать, — сказал Годар. — Но это еще не значит, что ничего не продам. Вне сомнения, вы заметили мои несколько стесненные обстоятельства. Большая часть мебели и картин уже продана. Ничего больше у меня нет. Посмотрите. Если вам что-нибудь понравится и окажется, что я готов расстаться с этой вещью, мы с вами можем заключить сделку.
Итак, уже нечто, однако осторожность заставила меня не идти сразу к Беллерофонту. Вместо этого я задержалась возле гидрии с химерой.
— Конечно, это особая вещь, — заметила я.
— Она не продается, — сказал он.
— А как насчет этой? — Я указала на бронзовое зеркало.
— Оно тоже не для продажи.
Ответы не вселяли особых надежд, но я не могла вернуться к Лейку с пустыми руками и сказать, что он не может получить нужную ему вещь, и поэтому мне оставалось только продвигаться дальше.
— Я, конечно же, понимаю ваши чувства в отношении этих предметов, — попыталась я добиться расположения этого человека. — Коллекция, безусловно, отменная, и расстаться с частью ее, конечно, трудно. А каким образом она вам досталась?
Тонкий вопрос. Происхождение древности вещь действительно важная, здесь существенно знать, что предметы были приобретены законным путем или достаточно давно и у вас не возникнет сложностей с разного рода властями.
Сперва он как будто бы не хотел отвечать, но потом произнес:
— Большую часть коллекции собрал мой отец. Он проводил летнее время в Италии, в Тоскане, и познакомился там с людьми, которые помогли ему собрать эти предметы. Скорее всего, это были томбароли, — он чуть улыбнулся. — Предполагаю, что вам известно это слово.
— Расхитители гробниц, — повторила я.
— Именно. В любом случае, каким бы образом эти вещи к нему не попали, это было давным-давно, и все теперь забыто. Кстати, два или три года назад, еще при жизни отца, у нас побывал эксперт. Он сделал подробные фото и все такое. В случае каких-либо проблем он бы сказал нам. Кроме того, отец занимался собирательством, приобретал вещи на аукционах и так далее. Все квитанции у меня есть.
— А вы сами?
— Нет, я только продаю, — ответил он.
К этому времени я уже добралась до коня. Достав крошечный фонарик из сумочки, я принялась рассматривать изваяние под внимательным взглядом Годара. Оно было, конечно, бронзовым и нужного размера. Я осмотрела передние ноги, а потом задние. На одной из задних лап были начертаны этрусские буквы.
— «Тинсквил», — побормотала я вслух. Как на Химере из Ареццо. Ее я осмотрела достаточно тщательно и даже попыталась скопировать надпись на лапе Химеры.
— Что вы сказали?
Годар повернулся ко мне.
— Тинсквил, — повторила я. — Посвящено Тинии или Зевсу, не так ли?
— Вы умеете читать по-этрусски? — спросил он.
Вот насколько я зашла, подталкиваемая перспективой получить с Лейка очаровательную сумму, и убедить Годара продать статую: я не солгала. Я просто ничего не сказала. Или, точнее, пробормотала нечто способное сойти за знак согласия, звучавшее примерно так, — «гм-м-м».
Он поглядел на меня какое-то мгновение, а потом указал на довольно странного вида предмет, покоившийся в одной из витрин.
— А вы знаете, что это такое?
К собственному удивлению, я знала. В нескольких просмотренных мной книгах об этрусках были изображения подобных предметов, и их странный вид заставил меня уделить им внимание.
— Бронзовая модель печени овцы, не так ли? — спросила я. — Этрусские гаруспики, или гадатели, пользовались ими для предсказания будущего.
— Правильно, — сказал он. — Небо вокруг нас можно разделить на шестнадцать частей, им соответствуют пятьдесят два имени божеств.
Открыв витрину, Годар извлек из нее предмет и принялся поглаживать его.
— Люди смеются над гаданиями, — заметил он. — А не следовало бы. Римляне верили в гадания. Они ничего не оставляли на волю случая. Ничего. Перед каждым сражением, перед каждым важным решением они призывали этрусских гаруспиков. Они знали.
— И успех не оставлял Рим, — проговорила я.
— Именно так, — согласился Годар, не заметив нотку сарказма в моем голосе. Он вернул бронзовую печень в витрину.
