Раскашлялся так, что в его мозгу как будто что-то лопнуло, и подсознание выбросило перед ним картину Курта Гольбейна «Мёртвый Христос во гробе». Глаза Спасителя, которые ранее он видел на репродукциях картины чуть прикрытыми веками, теперь были распахнуты и смотрели ему прямо в душу, как бы спрашивая: «готов ли ты последовать за мной?». Но он был атеистом до последнего атома своё тела даже в смертный час и не преминул уточнить:
— «Последовать» — в смысле уверовать в тебя или предлагаешь истлевать вместе с тобой в могиле? Я бы предпочёл первое, но, похоже, поздно…
Прежде, чем его сознание заволокла уже привычная ему чёрная патока безвременья, успел ещё подумать:
— Ну вот и все. Нашёл своё последнее пристанище. Сейчас вся жизнь должна пронестись перед моими глазами. Наконец, приоткроется тайна моего детства.
ОН всегда сожалел, что его память почти ничего — ни хорошего, ни плохого — не удержала из этого раннего периода его жизни. Последней надеждой вспомнить хоть что-то была его вера в этот стереотип представлений живых людей о последних минутах умирающего, когда якобы должна развернуться подробная лента всей прожитой жизни.
ЭКСПЕРИМЕНТАТОР АЛЁША
Внимательное наблюдение за больным палаты № 21 продолжалось. После его тревожного крика ждали каких-то новых проявлений жизни. И через несколько дней они были замечены. Но они были совсем не такими, какие ожидали увидеть те, кто ждал улучшения его состояния. Вместо проявлений положительной динамики тело вдруг стал сотрясать озноб, лоб покрыл холодный пот. Полагали, что начался переход из состояния летаргического сна в коматозное. Самостоятельное дыхание стало совсем малозаметным, пульс трудно уловим. На внешние раздражители организм не откликался. Подключили ИВЛ — аппарат искусственной вентиляции лёгких. Угасание жизни сопровождалось быстрым охлаждением тела. Оно покрылось настолько ледяной на ощупь испариной, что сестра, притронувшаяся рукой в медицинской перчатке к его лбу, в испуге вскрикнула. Прошло несколько дней и состояние летаргического больного палаты № 7 снова стабилизировалось
Врачи постепенно утрачивали интерес к этому пациенту и все реже заглядывали к нему в палату. И если ранее в ординаторской лечащему врачу пациента палаты № 21 приходилось ежедневно отвечать кому-нибудь на вопрос: «Как он там?», то теперь это происходило лишь от случая к случаю.
Лето — время практики для студентов медвузов. Алёша Ветров принадлежал к числу студентов, которых нередко называют «ботаниками». То есть был он немножко не от мира сего, увлекающийся идеалист. Он собирался стать нейрофизиологом и на практике в клинике очень заинтересовался случаем с больным палаты № 21. С разрешения заведующего отделением он буквально дневал и ночевал рядом с «летаргиком».
Он перепроверил все показания, повторно провёл анализы, в том числе те, которые ранее не проводились, изучил химические формулы всех лекарств, которыми потчевали больного. В главной российской библиотеке нашёл несколько старинных медицинских манускриптов, где описывались случаи возвращения к жизни летаргических больных. Он очень сожалел, что не уделял раньше должного внимания изучению иностранных языков, но кое-какие рецепты из немецких и французских средневековых трактатов он извлёк, благодаря добросовестной зубрёжке в институте латинской медицинской терминологии. Зачёт по латыни он сдал лучше всех в группе.
В лаборатории больницы Алексей так увлёк своим энтузиазмом заведующего, что ему разрешили иногда проводить химические эксперименты и даже позволяли иногда пользоваться центрифугой. Практикант поставил перед собой задачу вывести находящего в летаргическом сне из этого состояния и вернуть его к активной жизни. Принёс из дома триммер и, проявив незаурядные навыки брадобрея, привёл Старика во вполне приемлемый вид. Помогал нянечке переворачивать и обтирать больного во избежание образования пролежней. Заметив, что медсестра, отвечающая за кормление пациента, делает это наспех и без должного тщания, он взял эту процедуру на себя, стал кое-что из еды приносить из дома.
Но обязанности санитара никак не могли удовлетворить будущего врача. Он разрабатывал тактику вывода летаргического больного из состояния сна. Он обратился к заведующему отделением со своими предложениями. Тот отнёсся одобрительно к поискам практиканта, но проводить какие-либо серьёзные эксперименты посчитал преждевременной затеей.
Алексей был готов тайно проводить свои опыты, но кроме Спящего в палате были ещё два пациента, и он не решился приступить к делу. Но «ботаники» везучие люди. В том крыле здания, где находилась палата Спящего, начинался ремонт и больных «распихивали» по другим палатам. Но и их не хватало. Использовали даже подсобные, более-менее пригодные, помещения. И Алёша сообразил, что можно воспользоваться случаем, для отдельного размещения Спящего. Он нашёл на первом этаже небольшую узкую комнатку под номером 7, которая образовалась в результате деления капитальной перегородкой технического помещения. Там сейчас хранилась кое-какая устаревшая медицинская аппаратура, но при компактном её размещении в углах у окна освобождалось достаточно места для одной кровати, тумбочки и стула. Для летаргического больного особой стерильности не требовалось и практиканту разрешили временно перевезти туда Спящего
В тайне от всех Алёша приступил к своим экспериментам. Он вводил больному перорально и ректально препараты, как известные, но ранее не применявшиеся в подобных случаях, так и смеси собственного изобретения. С применением грелки и сухого льда резко менял температуру тела, пропускал через него слабый ток. Результат был нулевым, что чётко фиксировали многочисленные датчики, подключённые практикантом к телу и голове больного. Алексей воспользовался оборудованием, обнаруженным им в комнатке. Хотя приборы были старыми, но многие работали вполне сносно.
Под влиянием средневековых алхимиков и эскулапов Алёша пришёл к выводу, что путь к «оживлению» летаргического больного проходит через его сосуды. Нужно было обогатить кровь дополнительными химическими элементами. А для этого требовалось ставить больному капельницу, чтобы ввести в вену соответствующий раствор. Алексей разработал состав такого раствора, который, по его мнению, мог вскрыть резервы мозга и одновременно запустить физическую активность тела.
Но сосуды больного были столь вялыми, практически незаметными, что он не рискнул бы даже попробовать ввести в них иглу. Нужна была помощь искусной процедурной сестры, чтобы поставила катетер, к которому он смог бы уже сам подключить систему.
Ботаники-мальчики, как правило, нравятся таким же ботаникам-девочкам. Среди медсестёр клиники была такая — романтичная, не всегда понятная окружающим, но неизменно доброжелательная особа лет тридцати. Лена увлекалась эзотерикой. В сестринской про неё говорили: "с закидонами, но своя, не продаст". Больные её обожали за неизменно весёлый нрав и ловкость, с какой она выполняла самые болезненные процедуры. С первого дня появления Алёши Ветрова в больнице они с Леной общались так, как будто были знакомы ранее не меньше ста лет. Именно она первая стала называть его просто Алёшей вместо прежнего официального имени — Алексей
